Коулун Тонг - Пол Теру

— Господи, сохрани нас и помилуй, — прошипела Бетти.

Монти обратился к шоферу:

— Посигнальте им! Не тормозите, езжайте!

Это и были китайские родственники. Шумно оплакивая покойного, они вскакивали па подножки черных лимузинов, взятых напрокат в похоронном бюро, подбегали с истошными воплями к катафалку и вновь звонили в колокольчики. На кладбище они сожгли символы богатства и бумажные деньги, а также устроили фейерверк; красные огненные гроздья все расцветали и расцветали в небе, пока наконец кладбище Пок Фу Лам — амфитеатр, врезанный в склон холма, — целиком не наполнилось дымом и пороховой гарью, а землю под ногами не усеяли рваные обертки от ракет.

Только тогда гроб мистера Чака с привинченным к крышке христианским крестом опустили в могилу — гроб, увитый цветочными гирляндами и всяческими китайскими атрибутами из красной и белой бумаги, напоминающими груду изодранных воздушных змеев.

После семи дней напряженного ожидания в Хатчисон-хаусе, в конференц-зале адвокатской конторы Монти «Бриттейн, Квок, Лум и Левин» было оглашено завещание. Бетти и Чеп сидели за овальным столом; китайские родственники толпились вокруг — одни сидели, другие стояли, но почти все что-то бубнили под нос.

Монти зачитал завещание по-английски, а его партнер Й.К.Квок перевел его на кантонский. Условия были изложены безо всяких двусмысленностей. Между родственниками следовало разделить личное имущество мистера Чака — книги, обстановку, коллекцию изысканных флаконов от духов, автомобиль «ягуар ванден плас». Деньги и «ресурсы» (было употреблено именно это слово) мистера Чака отходили ряду гонконгских благотворительных учреждений. Тут родственники возмущенно загалдели, но это было еще не все. Пай мистера Чака в «Империал стичинг» предназначался Чепу «в знак почтения к моему покойному партнеру». Если не считать пая Бетти, эквивалентного четверти фабрики, Чеп стал единоличным владельцем фирмы «Империал стичинг (Гонконг), лтд».

На тротуаре перед Хатчинсон-хаусом Бетти улыбнулась китайским родственникам мистера Чака, которые по большей части уже примолкли, и сказала:

— Гляньте-ка, они подавились.

У матери Чепа всегда екало сердце, когда она на него смотрела. Он был для нее двумя сыновьями сразу. Всего за год до рождения Чепа лихорадка — жар, перемежающийся ознобом, — отняла у Джорджа и Бетти сына-младенца. Маленького Невилла они прозвали Чеп, а полностью Чепчик. Бетти пела ему:

Чепчик, чепчик кружевной

Моей детке дорогой.

Папа из лесу идет,

Шкурку кроличью несет.

Будем чепчик обшивать,

Нашу детку согревать.

Крошка Чеп изнемог и умер. Бетти зарыдала. «Когда про понос говорят „холера“, понимаешь, что ты в чужой стране», — сказала она. И вернулась домой к пустой кроватке и бережно собранному приданому для младенца в «детской», как они уже начали называть темную комнату в своей первой совместной квартире близ перекрестка Боуэн-роуд и Боррет. При виде детской — зримого воплощения ее скрупулезных приготовлений и радужных надежд — Бетти поняла, что вызывает у мужа жалость. Ей отчаянно захотелось опять родить ребенка — и не просто ребенка, а Чепчика. Пусть он вернется. Не прошло и года, как им с Джорджем это удалось, и потому на протяжении всех сорока трех лет Бетти часто думала о Чепе как о двух мальчиках, а иногда — как о втором Чепе, Чепе-младшем. Она знала, что никогда его от себя не отпустит.

Чеп отлично помнил день, когда ему рассказали об умершем братике. Это было в «Счастливой долине», на скачках. У амы[5]был выходной, Чеп отправился с матерью — а где же был папа? День накрепко запомнился Чепу ощущением небывалого дотоле счастья. Ему понравилось ехать на двухъярусном трамвае: сверху он увидел заполненные людьми трибуны на ипподроме. Мама, крепко стиснув его руку, дала Чепу подержать монетки, которые следовало опустить в турникет на передней площадке трамвая. Хотя Чеп не мог выразить свое счастье словами, это было сильное чувство — уверенность, что мама о нем заботится, ощущение ее близости, тепла ее тела; это была любовь. Потом он услышал, как мать выкрикнула имя лошади и оглушительно захлопала. Оказалось, выиграла. Она сходила в кассу и получила деньги.

А потом, за чаем в клубной ложе, она сказала:

— Чеп, ты должен жить за двоих, — и объяснила почему.

У покойного братика было то же самое имя и прозвище, и от этого получалась страшная путаница. И потому, если для матери Чеп был двумя людьми, сам Чеп воспринимал себя как половинку человека.

Джордж, его отец («Джор получил бы Кавалера Британской Империи, самое малое, если бы не умер», — вздыхала Бетти), никогда не упоминал того, первого ребенка, никогда не говорил об утрате. И не из равнодушия или бесчувственности — хотя эти недостатки Джорджу Маллерду в Гонконге приписывали очень многие, — а, напротив, именно потому, что был способен на глубокие переживания. За его благодушным, обычно невозмутимым лицом и вечной присказкой «Не ворчать!» скрывался крайне впечатлительный и сентиментальный человек. Таковы были, кстати, и его родители. Английский обычай всеми силами утаивать эмоции Джордж считал правильным — нехорошо быть в тягость окружающим. Пусть американцы плачут; у американских мужчин вообще глаза на мокром месте.

Джордж держал себя в руках. У него был принцип не поверять никому своих чувств, а выход страстям давать лишь по таким пустячным поводам, как дороговизна почтовых марок, чей-то непочтительный отзыв о королевской семье или недостаточная, как казалось Джорджу, бережливость домашних. «Банан совершенно нормальный. Темные пятна означают, что он зрелый, только и всего». Осторожно освобождая покупки от оберточной бумаги, он затем разглаживал ее и сворачивал в трубочку; пивные бутылки не выбрасывал, а хранил, чтобы потом, распространяя звон по всей улице, отвезти на пивоварню; гордился огромным клубком из найденных на улице и аккуратно связанных одна с другой веревочек.

Экономия на веревках и свела его с мистером Чаком, поскольку мистер Чак тоже подбирал всякие обрывки. Как-то раз в парке Виктория, наматывая на ладонь бечевку от ничейного воздушного змея, Джордж столкнулся лицом к лицу с мистером Чаком, который сматывал ту же самую бечевку с другого конца. «Рвем!» — воскликнул Джордж. «Генри», — представился мистер Чак. Двое мужчин — англичанин и китаец — посмеялись над нелепостью случившегося и над своей бережливостью, мгновенно распознав друг- в друге родственную душу; так и началась их дружба.

К тому времени подполковник Маллерд демобилизовался и стал просто Джором, молодоженом, младшим клерком в фирме «Джардайнс». Мистер Чак недавно приехал из Китая — он честно называл себя беженцем и не стыдился своей признательности британской колонии, допустившей его на свою территорию. Он искал помещение, чтобы открыть швейную фабрику. Джордж тоже давно грезил о собственном деле и, больше для развлечения, чем всерьез, уже взял на заметку несколько пустующих зданий в Коулуне. Он смог подкинуть мистеру Чаку немало идей; а необычные действия, предпринятые мистером Чаком в связи с этими идеями, Джорджа просто восхитили. Проверить достоинства и недостатки всех участков мистер Чак поручил китайцу-геоманту. Джордж ожидал увидеть хмурого колдуна с огненными глазами, в остроконечном колпаке и пестром халате. Но геомант оказался маленьким улыбчивым человечком с встрепанными волосами и в мятом костюме — ни дать ни взять кондуктор трамвая. Звали его Мо. В добротной деревянной шкатулке он носил особый компас для фэн шуй, с помощью которого и оценивал участки.