Тоннель - Туве Альстердаль

— Вау, — прошептала я. — Как думаешь, сколько им лет?

— Много.

Мы подошли ближе. Даниель взял у меня фонарик и посветил на бутылки. Они казались темно-зелеными, может, коричневыми: при искусственном освещении цвет можно было разобрать с трудом. Покрытые тонким слоем пыли и пребывающие в полном покое.

Луч высветил этикетку, и я наклонилась ниже. Осторожно смахнула пыль и наконец сумела разобрать текст.

1937.

Я посмотрела на Даниеля и почувствовала, как у нас у обоих закружилась голова.

— Как ты думаешь, они чего-нибудь стоят?

— Без понятия.

Я осторожно повернула бутылку, чтобы рассмотреть этикетку получше. На ней была изображена картинка, логотип. Нарисованное дерево и силуэты гор. Извивающиеся изящные буквы. Müller-Thurgau, смогла я прочесть. Это мне ни о чем не говорило, разве что написано было по-немецки.

— Ну, что скажешь? Может, нам…

Мы переглянулись и одновременно разразились смехом. Напряжение ушло, ощущение святости этого места тоже отпустило. Даниель достал еще одну бутылку того же года.

— А что, почему бы и нет? Приятный бонус в придачу к нашей усадьбе.

Мы взяли себе по бутылке и, хихикая, поднялись обратно наверх по лестнице. У пролома Даниель помог мне высвободить подол платья, которым я зацепилась за торчащий кирпич, и шутливо погладил меня между ног. Я на несколько секунд задержала его руку, а после мы принялись возбужденно обсуждать, как мы обустроим подвал и откроем внизу дегустацию дорогих вин. Даниель вспомнил, как в трюме одного затонувшего судна нашли шампанское столетней давности, и теперь задавался вопросом, сколько же может стоить одна бутылка. А что касается этикеток, то мы могли бы продолжить традицию и оставить то же самое изображение дерева и гор — воскресить старину, так сказать.

Даниелю потребовалось приложить усилие, чтобы откупорить первую бутылку. Я зажгла свечи и достала бокалы. Мы еще ни разу не пили из них — не было случая, — и теперь нам предстояло их обновить. Бокалы были из самого настоящего богемского хрусталя, я нашла их в магазинчике подержанных вещей, что за городским рынком.

Хлопок выскочившей из бутылки пробки, журчание льющегося в бокалы вина. Внутри меня тоже все бурлило и, думаю, в Даниеле тоже.

Вино оказалось белым. Или, точнее, темно-желтым, почти янтарным. Разыгрывая из себя сомелье, мы разглядывали содержимое бокалов на свет — хрусталь так и сверкал в пламени свечей, — после чего одновременно сунули носы, принюхиваясь и спрашивая себя, имело ли вино такой цвет с самого начала или приобрело его в процессе длительного хранения. Шутка ли, вино восьмидесятилетней выдержки.

Мы чокнулись — за нас, чтобы отныне у нас все было хорошо.

— Ай, вот черт, — выругался Даниель и сплюнул жидкость обратно в бокал.

Я отпила и тоже сморщилась. Кислятина. На вкус никакое не вино, а кое-что совсем другое. Бурда, одним словом. Наконец я сглотнула.

— Хоть какие-нибудь градусы-то остались?

Даниель снова понюхал содержимое бокала.

— Должно быть, за восемьдесят лет все выветрилось.

Он вылил оставшуюся часть бутылки в раковину и с громким стуком поставил хрустальные бокалы обратно на стол.

— Думаю, это ровным счетом ничего не стоит.

— Но ведь там внизу много разных вин, — возразила я. — Мы же не знаем, вдруг некоторые из них окажутся… — Мне хотелось сохранить наше приподнятое настроение, чувство пьянящей радости. Ощущение от его прикосновения, когда я пробиралась мимо него через пролом в стене. В тот момент у меня под платьем ничего не было, и его мимолетная ласка пробудила во мне страсть, которая давно уже не вспыхивала между нами, во всяком случае в последние годы уж точно.

Даниель сорвал пробку со второй бутылки, понюхал и сморщился.

— Должно быть, они были такими отвратительными уже с самого начала, — решил он. — И стену, наверное, замуровали именно поэтому, чтобы никому и в голову не пришло брать это пойло.

— Чепуха, — махнула рукой я. — Не бери в голову.

— А я еще понесся будить тебя посреди ночи…

— Зато было весело. Самое главное, что ты нашел винный погреб. А бутылки можно оставить там в качестве элемента декора…

Даниель достал из шкафчика пиво и тяжело опустился на кухонный стул.

— А я-то думал, что напал на настоящий клад, — вздохнул он. — Разбогатеть решил. Какой же я дурак!

Я погладила его по волосам, поцеловала в лоб, скользнула рукой по шее вниз, не в силах видеть, как он убивается. Только сейчас я поняла, какой же он грязный, пыль от старой кирпичной кладки прилипла к потной коже и образовала на ней подобие корки. Он открыл бутылку пива о край кухонного стола. Впрочем, тот уже и без того был настолько поцарапанным и шатким, что большой роли для него это не сыграло.

— Не понимаю, почему я втянул тебя в это.

Даниель покрутил бутылку пива в руке и откинулся на спинку стула, который тревожно под ним зашатался.

— Я рада, что ты меня разбудил, — сказала я.

— Я имею в виду все это. — И он обвел рукой кухню, которую я очень стремилась полюбить, несмотря на обшарпанную мебель и покосившиеся дверки шкафчиков, но зато с огромной дровяной плитой, которая обещала стать просто фантастической, надо только пригласить трубочиста и отважиться разжечь в ней огонь, потому что на данный момент в доме и без того было слишком жарко.

— В этом доме не осталось ничего целого и неполоманного, мы ничего не знаем о вине, и я даже не могу толком прочесть, что написано на этой проклятой этикетке. «Мюллер-Тургау, Эрцге…» Что это, черт побери, значит?

Он отпихнул бутылку в сторону, отчего она едва не опрокинулась, и прежде, чем я успела поймать ее, немного кислого содержимого выплеснулось на стол.

— И я убил столько времени на эту проклятую кирпичную стену, вместо того чтобы заняться проводкой или починить крышу, а ведь дом того и гляди рухнет. А еще ты. Ты же бросила все, дом, работу, все, только чтобы я…

Я думала примерно в том же духе — что у нас скорее всего ничего не получится. Мы приехали сюда и увидели, как здесь может быть красиво, вместо того чтобы трезво оценить реальность и взвесить наши шансы.

— И все же я рада, что тебе в голову пришла эта идея, — сказала я. — Вот увидишь, все будет просто замечательно.

Даниель посмотрел на потолок, вид которого, к сожалению, совершенно не внушал оптимизма, его взгляд остановился на большом пятне в том месте, где отслоилась краска.

— Юлия, — прочла я на бутылке с вином, которую продолжала сжимать в руке. Я давно поняла, когда у Даниеля плохое настроение, когда все идет из рук вон плохо и сам себя он чувствует неудачником, лучше всего поговорить с ним о чем-нибудь другом.