Путешествие Сократа - Дэн Миллмэн

Вновь погрузившись в свои мысли, он не спеша направился по длинному коридору, который упирался в кабинет директора. Последний раз его вызывали сюда четыре года назад. Сергею вспомнилось, как тогда он едва смог вскарабкаться на стул. Наконец, усевшись, почти не доставая ногами до пола, он едва мог рассмотреть над массивным столом самого дядю, но вот взгляд его строгих глаз запомнил хорошо. Как и те несколько слов, навсегда отпечатавшихся в его памяти. «Твой отец, Сергей Борисович Иванов, умер. Он входил в гвардию нашего Государя. Твой отец был казак и достойный человек. Тебе следует старательно учиться, чтобы ты мог быть похожим на него».

Сергей лишь кивнул в ответ. Он не знал, что следует чувствовать и как следует отвечать на такие слова.

«Есть вопросы?» — спросил директор. «А почему он... отец умер?»

Дядя лишь вздохнул в ответ. «Допился он до смерти, вот почему. — Затем его голос вновь стал строгим: — Ступайте, кадет Иванов». Сергей снова оказался в коридоре, не зная, что и думать. Это, наверное, плохо, что умер отец, и в то же время он был горд, что в его жилах течет казацкая кровь. И этот день также стал первым, когда он поверил, что придет день и он станет сильным. Таким же сильным, как отец, тот отец, которого ему так и не довелось увидеть.

Уже стоя перед самой дверью кабинета и занеся руку, чтобы постучать, Сергей услышал приглушенный дядин голос внутри:

- Я не против вашего свидания....хотя не все здесь согласны с моим решением. С жидов-христопродавцев, сами знаете, спрос особый...

— Мне тоже мало симпатичны юдофобствующие солдафоны, — ответил на это незнакомый Сергею стариковский голос.

— Не все солдаты ненавидят евреев.

— А вы? — спросил тот же голос.

— Мне ненавистна лишь слабость.

— А мне — невежество.

— Я не настолько невежествен, чтобы попасться на ваши жидовские штучки, — сказал директор.

— А я не настолько слаб, чтобы струсить перед вашей казацкой бравадой, — не уступал старик.

Сергей воспользовался минутным молчанием и трижды постучал в тяжелую дубовую дверь.

Она открылась, и Сергей увидел своего дядю с незнакомым стариком.

— Знакомьтесь, кадет Иванов, — резко бросил дядя. — Этот человек — ваш дед.

Белоголовый старик поднялся навстречу Сергею. Его лицо лучилось счастьем, а губы мягко шептали, словно приветствовали его каким-то незнакомым именем:

— Сократес... мы все-таки свиделись... мой Сократес...

Гершль протянул руки, чтобы поскорее обнять своего внука. Когда же увидел, что мальчик не узнает его, сжал его руку в своих старческих ладонях:

— Здравствуй... Сережа. Вот мы и встретились. Я так давно собирался навестить тебя, вот только... ну вот, теперь ты знаешь, кто я.

Директор оборвал его на полуслове:

— Отправляйтесь в казарму, кадет Иванов, и соберите все, что вам может понадобиться в увольнении. Вы идете в увольнение на два дня.

— Что же касается вас, — обратился он к Гершлю, — то вы отвечаете за то, чтобы в воскресенье пополудни мальчик был в школе. Ему нужно готовиться к занятиям. Я не хочу, чтобы он вырос... как вы говорите... невежей.

— Конечно, конечно, — сказал Гершль, не выпуская из рук ладошку мальчика. — Нам всем нужно учиться, много чему учиться...

Директор только рукой махнул, давая понять, что не задерживает их. Сергей что было духу бросился в казарму собирать свои вещи. А потом началось его увольнение. Они с дедом бок о бок шли по долгому темному коридору, вышли через железные ворота, и через поле, по заснеженной дороге — к поросшему леском холму.

Восьмидесятилетний Гершль — на самом деле он перестал считать свои годы после того, как умерла Эстер, — двигался шаткой походкой, зато Сергей летел, как на крыльях. Он то забегал далеко вперед, то снова останавливался, чтобы дед мог догнать его, сбивал снег с веток и, словно опьяненный нежданной свободой, жадно вдыхал морозный воздух. Он не знал слов, которыми можно было выразить его восторг. Ведь он, оказывается, был ничуть не хуже тех, других кадетов, что оставались сейчас в школе. У него тоже есть в этом мире свои близкие люди. У него тоже есть семья.

Они петляли между деревьями, пока тропа не вывела их к внушительного вида валуну, возвышавшемуся как раз у основания каменистого, поросшего лесом холма. Гершль вытащил карту из внутреннего кармана своего потертого пальто и показал ее мальчику:

— Вот твоя школа, видишь? А вот этот валун, он тоже отмечен на карте. А вот сюда мы с тобой направляемся, — Гершль постучал согнутым пальцем по крестику, который сам же он нарисовал на карте темными чернилами. Сергей, который уже знал основы ориентирования по карте, понимающе кивнул головой и запомнил указанное место.

Сложив карту и спрятав ее на прежнее место, Гершль, прищурившись, посмотрел на заснеженную тропу. Затем вытащил карманные часы, нахмурился.

— Нам нужно оказаться на месте до того, как начнет темнеть, — сказал он. И они снова тронулись в путь, вверх по пологому склону.

Сергей уже был приучен следовать приказам, не задавая вопросов. Но детское любопытство понемногу брало верх, и он не выдержал.

— А мы идем к вам домой? — спросил он.

— До моего дома отсюда ой как далеко, — стараясь не потерять дыхание на подъеме, ответил Гершль. — Те два дня и две ночи, что у нас с тобой есть, мы проведем у Беньямина и Сары Абрамовичей. Мы с Беньямином друзья уже много-много лет.

— А у них есть дети?

Гершль улыбнулся. Он ждал этого вопроса.

— Есть, двое. Авраам, двенадцати лет от роду, и маленькая Лия, ей всего пять.

— Их имена такие... Никогда прежде не слышал, чтобы детей звали такими именами!

— Это еврейские имена. А сегодня мы празднуем Субботу.

— А как это — праздновать субботу? — спросил мальчик.

— Суббота — священный день, отведенный для отдыха и памяти.

— Как воскресенье?

— Да. Но наша Суббота, мы зовем ее Шабат, она начинается пятничным вечером, когда на небе появляются первые три звезды.

Тем временем они все выше забирались вверх по лесистому склону, пробираясь между валунами. Старик ставил ногу осторожно, стараясь не споткнуться, пока его восьмилетний внук проворно скакал с камня на камень. Сергей услышал, как его дед, с трудом переводя дыхание, предостерегающе окликнул его:

— Смотри, осторожней, Сократес... камни такие скользкие, не упади!

Опять это имя.

— Почему вы зовете меня таким именем — Сократес?

— Так мы звали тебя когда-то, еще в ту пору, когда тебя привезли к нам совсем младенцем.

— А что это за имя такое?