Костюм Арлекина - Леонид Абрамович Юзефович

Причесываясь, он слышал, как граф Пален вполголоса говорит своим собеседникам:

— И что, спрашивается, они нам вечно в глаза тычут: Третий Рим, Третий Рим! Сами давно ли перестали называться Священной Римской империей? Ста лет не прошло! Мне историк Соловьев рассказывал, что двуглавого орла Иван Третий у греков для того и позаимствовал, чтобы не отстать от Габсбургов. Те просто раньше поспели. Теперь же стоит нам обратиться в сторону Балкан, как вся венская пресса начинает вопить, что, если мы взяли герб у Византии, то, значит, претендуем на византийское наследие.

В этот момент от группы жандармских офицеров, стоявших у противоположной стены, отделился Певцов. Сейчас Иван Дмитриевич разглядел его получше: высокий, гибкий, матово-смуглый, с глазами того неуловимого не то зеленого, не то серого, не то желтоватого оттенка, который странно меняется в зависимости от времени суток, освещения и цвета обоев на стенах.

— Ну как? — спросил он. — Знаете, зачем вас сюда пригласили?

В самом вопросе было спокойное сознание превосходства жандарма над полицейским чином, поэтому Иван Дмитриевич ответил соответственно:

— Вы, ротмистр, наивный человек.

— Почему?

— Вы решили утаить от меня то, о чем уже судачат извозчики.

Выражение скорбной деловитости, с каким Певцов готовился объявить о случившемся, легко съехало с его лица, он прошел в спальню, через минуту выглянул оттуда и пальцем поманил к себе Ивана Дмитриевича.

Слабое жужжание гостиной передвинулось за спину, сделалось почти неслышно. Прежде чем войти в спальню, он позволил себе удовольствие оглянуться. Пять минут назад до него никому здесь не было дела, зато теперь все смотрели только на него. Лишь принц Ольденбургский и герцог Мекленбург-Стрелецкий уже вдвоем втолковывали что-то Хотеку, у которого был такой вид, словно он давно знал, что военный атташе его императора будет убит в Петербурге, и даже предупреждал об этом, но ему не поверили.

Князь Людвиг фон Аренсберг лежал на кровати лицом в потолок. На потемневшем, с выкаченными глазами лице, на кадыкастой шее видны синеватые пятна, показывающие, что курносая со своей косой посетила его уже несколько часов назад. Черная, с благородной проседью эспаньолка взлохмачена, редкие волосы на темени слиплись от высохшего пота. Жутко торчат скрюченные в последнем напряжении, окостеневшие пальцы рук. Сами руки сложены на груди и связаны в запястьях витым шнуром от оконной портьеры. Правая, ближайшая к кровати портьера обвисла без этого шнура, стыдливо заслоняя мертвое тело от бьющего с улицы апрельского утреннего света.

— Доктор уже был, — предупреждая вопрос Ивана Дмитриевича, шепнул Певцов.

Стоя рядом с Шуваловым, едва кивнувшим ему при входе, Иван Дмитриевич разглядывал убитого. Ночная рубашка измята, испещрена кровавыми пятнышками. Один рукав оторван: им связаны ноги у щиколоток. Выше колен ноги князю стянули свернутой жгутом простыней, но и в таком положении он, похоже, продолжал сопротивляться. Это видно было по свисающей на пол перине, изжеванному углу одеяльного конверта, которым, видимо, ему заткнули рот.

— Господин Путилин, сколько вам понадобится времени, чтобы все тут осмотреть? — поинтересовался Шувалов.

— Двух часов хватит, ваше сиятельство.

— Слишком долго.

— Могу уложиться в полтора.

— Тоже долго. Принц Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелецкий и граф Хотек пожелали увидеть место преступления. Не могу же я заставить их дожидаться за дверью еще полтора часа.

— Если не будут ничего трогать, пускай войдут, — предложил Иван Дмитриевич. — Я не возражаю.

— Он не возражает! Скажите на милость! — возмутился Певцов. — Неужели вы не понимаете, что Хотеку нельзя показывать покойного в таком виде?

— Ни в коем случае, — поддержал его Шувалов.

— Тогда сколько же времени вы отводите в мое распоряжение? — спросил Иван Дмитриевич.

— Полчаса и ни минутой больше. Осмотр будете производить вместе с ротмистром Певцовым. Ему поручено вести расследование по линии Корпуса жандармов, так что вам придется работать вместе. И прошу вас, господа, помните: вы занимаетесь делом колоссальной важности! Сам государь повелел мне ежечасно докладывать ему новости по этому делу. Начинайте, сейчас я пришлю к вам камердинера, который обнаружил князя мертвым. По ходу осмотра он вам все расскажет.

Едва Шувалов ушел, Певцов с облегчением плюхнулся в кресло.

— Для начала, — сказал он, — давайте распределим обязанности. Чтобы сократить путь, попробуем пройти его одновременно с двух противоположных концов.

— Как это?

— Вы от очевидных фактов двинетесь к вероятной причине убийства, а я пойду в обратном направлении, от вероятной причины — к фактам.

— И какова, по-вашему, причина?

— Не сомневаюсь, что убийство фон Аренсберга носит политический характер. Скажем, ситуация на Балканах может иметь к нему касательство.

Иван Дмитриевич опустился на четвереньки и заглянул под кровать. Пол был залит керосином из разбитой настольной лампы. Вообще кругом царил невообразимый хаос: туалетный столик опрокинут, одеяла и подушки раскиданы по спальне. Одна подушка вспорота, все в пуху, битое стекло хрустит под ногами. Князь отчаянно боролся за свою жизнь.

— Времени у нас с вами немного, — продолжал Певцов, — в ближайшие часы Хотек телеграфирует в Вену, через пару дней тамошние газеты раструбят на всю Европу, что в России иностранных дипломатов режут как курей.

— Уж по крайней мере этого они писать не будут, — раздраженно ответил Иван Дмитриевич, развязывая узел на простыне, чтобы освободить ноги мертвеца.

— Плохо вы знаете этих писак, — усмехнулся Певцов. — Еще как будут!

— Про то, что у нас дипломатов режут, писать никто не станет. Можете не беспокоиться.

— Почему вы так уверены?

— Потому что князя не зарезали, а задушили.

Иван Дмитриевич осторожно перевалил тело со спины на живот и показал Певцову.

— Убедились? На нем ни царапины. Одни синяки.

— Откуда же кровь на рубашке?

— Это не его кровь. Он, видимо, укусил за руку одного из убийц.

— Думаете, их было много?

— Двое, не меньше. Князь — мужчина жилистый, видите, какие ручищи! В одиночку такого по рукам и ногам не свяжешь. Разве что…

Иван Дмитриевич умолк.

— Что? Говорите, — подбодрил его Певцов.

— Разве что в какой-то момент он внезапно узнал своего убийцу и лишился воли к сопротивлению.

— От страха?

— Не обязательно. Может быть, вспомнил свою вину перед этим человеком.