Башмаки на флагах - Борис Вячеславович Конофальский

брачный договор, – напомнил кавалер. Уж в этом он не сомневался, договор был заверен лучшими нотариусами города Малена.

– Фамилия считает, – граф почему-то не говорил «я считаю», – что, когда графиня понесла, батюшка был уже недееспособен. Фамилия считает, что ребенок был зачат неправедно. А посему ни он, ни графиня не имеют права на удел, что записан во вдовьем цензе.

– Ах вот как? – Волков усмехнулся. – Неправедно? Но почему-то вы заговорили об этом, лишь когда ваш батюшка умер… или был убит подлым способом.

Волков думал, что заденет графа этими словами, вызовет его раздражение, но не вышло. Теодор Иоганн фон Мален оставался все так же холоден и отвечал спокойно:

– Фамилия Мален не признает новорожденного своим родственником, и посему поместье графине не полагается. А коли вы желаете оспаривать поместье, так можете подать дело на рассмотрение суда равных. Благородные члены дворянского собрания графства соберутся и решат, кто прав: фамилия фон Мален или фамилия фон Эшбахт. А коли вас и это не устроит, так можете просить справедливости у нашего сеньора. Думаю, что его высочество Карл Оттон Четвертый, герцог фон Ребенрее, незамедлительно разрешит нашу тяжбу.

Все это граф говорил спокойно, вежливо и даже, кажется, с участием, но в каждом его слове кавалеру слышалась насмешка. Суд равных, суд сеньора! Да, конечно, он мог обратиться туда, но у Волкова не было ни малейшего шанса на решение в свою пользу, мало того, он мог с любого из этих судов угодить прямиком в подвалы к курфюрсту. Да, так как замка в поместье не имелось, он мог по своему самовластию послать туда пять десятков солдат, поставить форт, назначить своего управляющего и собирать с поместья деньги, но с юридической точки зрения это ничего бы не решило, поместье так и входило бы в домен семьи Маленов.

Но первый шаг, который следовало сделать на длинном пути борьбы за поместье, он сделал. Все стало ясно. И поэтому, уже не волнуясь за отношения с новым графом, кавалер сказал:

– Суд равных, суд сеньора… Никуда я обращаться не стану. Но все равно поместье будет принадлежать моей сестре, как и положено по справедливости и по закону.

Вот тут граф уже и не сдержался. Он побледнел и произнес негромко, почти сквозь зубы:

– Не бывать тому.

– Посмотрим, – так же зло ответил ему кавалер и дернул поводья.

* * *

Графиня после родов стала заметно хорошеть. Видно, купленные платья ей были к лицу.

– Ну, что вам сказал граф? – спросила она кавалера, как только он вернулся.

– Сказал, что ребенок ваш неправедный, – ответил Волков, усаживаясь в кресло.

Даже если это было и так, Брунхильду аж передернуло от возмущения. Слышать ей такое не нравилось, не хотелось.

– Неправедный! – воскликнула она. – Кто это говорит? Отцеубийца?

На шум вышла госпожа Ланге, остановилась, вникая в разговор. Волков поморщился.

– Успокойтесь, графиня, вы весь дом переполошили. Разве вы ждали другого их ответа?

– Неправедный, неправедный! – повторяла Брунхильда в ярости.

– Успокойтесь, говорю вам! – настаивал Волков. – Сядьте, выпейте вина. Госпожа Ланге, распорядитесь о вине для меня и для графини.

– Да как же мне успокоиться?! – Разъяренная графиня не остывала. – Отчего же он так говорит? С чего он взял?

– Он говорит, что граф был стар и уже недееспособен.

– Граф был дееспособен! – закричала Брунхильда. – Хоть и не всегда!

Тут сверху стали спускаться Элеонора Августа и мать Амелия.

– Хорошо, что вы пришли! – воскликнула Брунхильда. Теперь у нее было кому высказывать свое возмущение. – Братец ваш отказался признать моего сына праведным.

– Что? Как? – не понимала сути разговора Элеонора Августа.

– Братец ваш не хочет отдавать мое поместье и поэтому утверждает, что рожденный мной ребенок неправедный! – кричала Брунхильда, краснея от негодования. – Неправедный!

– Отчего же он так говорит? – Госпожа фон Эшбахт все еще пыталась удержать ситуацию в рамках приличия.

– Отчего? Скажите ей! – продолжала графиня.

– Граф утверждает, что ваш папенька был недееспособным, когда женился на графине, – нехотя объяснил кавалер, который вовсе не хотел всех домашних, а особенно жену, втягивать в эти дрязги.

А вот Брунхильда хотела и поэтому продолжала кричать Элеоноре Августе, словно это она ставила под сомнение ее притязания на поместье:

– Ваш брат откуда знает о брачной состоятельности своего отца? Ниоткуда, он просто не хочет отдавать то, что мне причитается! И это все затеяла сестрица ваша старшая, вздорная старуха Вильгельмина! Старая сумасшедшая ведьма! Отравительница!

А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в ее покои. Монахиня взяла Элеонору под руку, да та заартачилась, не пошла.

– Не смейте говорить так о моей семье! – воскликнула Элеонора Августа. – Коли не верят вам, так, может, еще и правильно делают!

– Не вам, распутной, судить! – кричала ей в ответ графиня. – Обо мне никто ничего сказать не может, а о ваших похождениях, при живом-то муже, всем известно!

Элеонора Августа зарыдала, и тут уже монахине удалось увести ее наверх, а она шла и приговаривала:

– Ах, за что мне это? Чем я Господа прогневила?

Эти вопросы очень удивили кавалера. При всей этой неприятной ситуации он едва не рассмеялся, такими удивительными и забавными казались все эти женщины.

– Уж больно вы злы, – вдруг вступилась за Элеонору Августу госпожа Ланге, она как раз принесла графин с вином и бокалы. Сама принесла, чтобы прислуга не слушала господские раздоры. – Негоже так на беременную кричать, тем более что она ни в чем не виновата.

– А вам-то кто дал право говорить? – удивлялась Брунхильда. – Уже всякой приблудной бабенке, которую господин к себе под перину пустил, и тявкать на меня дозволяется?

Брунхильда сидела в конце стола, а Бригитт, как раз наливавшая ей из графина… дернула рукой, и несколько капель красного вина полетели на недавно купленное очень красивое платье графини. Ни Волков, ни тем более Брунхильда ни секунды не сомневались, что госпожа Ланге сделала это специально.

– Ах ты… – только и вымолвила Брунхильда, вскочив с места и разглядывая пятна на новом платье. – Ах ты, подлость рыжая, ах ты, дочь шлюхи… – Она стала проворно выходить из-за стола. Графиня была чуть выше, к тому же значительно сильнее Бригитт и собиралась этим, кажется, воспользоваться, она чуть не рукава узкие на платье засучивала. – Ах ты, шалава рыжая… Пригрелась тут… Прижилась! Девка трактирная…

А Бригитт совсем ее не боялась. Она раскраснелась от оскорблений и никуда не уходила, не убегала.

– Хватит! Молчать всем! – заорал кавалер и своим рыцарским кулаком ударил по столу. – Хватит! Не угомонитесь, так велю держать вас в амбаре в холодном, пока не успокоитесь. Устал я уже от ваших склок!

– Господин мой, но