Не в силах забыть - Шерри Томас

— И что сказали Брейберны, увидев фото?

— Что я найду вас с удочкой на берегу, выше по течению, возле водяной мельницы.

— Они… вас узнали?

— Думаю, да, — холодно кивнул Лео.

Нет, такое просто невозможно. Неужели мужчина, бывший когда-то ее мужем, стоит теперь перед ней, окутанный запахом лошадей и дорожной пыли, и говорит голосом, скрипучим от усталости? Неужто он в самом деле хочет, чтобы она отправилась вместе с ним в путешествие? Выходит, Лео выставил ее обманщицей перед славными, милыми супругами Брейберн? О нет, это неправда!

— А что вы скажете им теперь, когда придете и сядете за стол?

Лео недобро усмехнулся.

— Это всецело зависит от вас. Если бы мы с вами пустились в путь сразу после чая, я придумал бы трогательную, душераздирающую любовную историю о том, как нас насильно разлучили, и описал бы в красках нашу пламенную страсть и счастливое воссоединение в этом неприступном, затерянном уголке империи. В противном случае я скажу им, что мы разведены.

— Но мы не разведены.

— Не стоит цепляться к мелочам. Фактически мы живем в разводе, хоть и не оформили его официально.

— Они вам не поверят.

— Разумеется, они поверят вам. Ведь вы, кажется, еще четверть часа назад считались вдовой?

Набрав в грудь побольше воздуха, Брайони повернула голову:

— Ничего не поделаешь. Для меня вы больше не существуете.

Временами, занимаясь не слишком важными делами — шнуруя ботинки или читая какую-нибудь статью о сращении кишечника с иссеченными тканями после овариотомии[4], — она чувствовала, как воспоминания обрушиваются лавиной и сбивают с ног, словно бешено мчащийся экипаж.

Бутоньерка в петлице Лео в тот вечер, когда он впервые поцеловал ее, — белый цветок стефанотиса, крохотный, прелестный, как снежинка, влага дождевых капель на теплой шерсти, когда она положила руку ему на рукав — Лео вышел проводить ее до кареты, — и восхитительная тишина, полная блаженного покоя, когда он с улыбкой проговорил сквозь открытую дверцу экипажа: «Что ж, почему бы и нет? Быть вашим мужем не такой уж тяжкий труд»; ослепительный блик на цепочке его карманных часов с эмалевой крышкой — подарок от невесты в честь помолвки. Часы раскачивались в воздухе, словно маятник, а Лео не сводил с них глаз, когда Брайони предложила ему расторгнуть брак… Эти пестрые обрывки воспоминаний большей частью напоминали фантомную боль, жестокую игру нервных импульсов, доставляющую мучения тем, кто когда-то перенес ампутацию конечности.

«Для меня вы больше не существуете».

Брайони показалось, что Лео вздрогнул, отшатнулся, но его голос прозвучал все также невозмутимо:

— Значит, нам нужно развестись.

Супруги Брейберн были родом из Эдинбурга. Мистер Брейберн, пресвитерианский священник, с жадным любопытством ученого исследовал земли от границ Российской империи до Индии и изучал обычаи народов. Его жена, посмеиваясь, говорила, что, выходя замуж за пастора, собиралась украшать цветами церковь да разносить суп больным прихожанам, а вместо этого большую часть замужней жизни провела, колеся по Гималаям. Последние десять месяцев Брейберны прожили в долине Румбур, постигая космологию калашей, единственного из гиндукушских народов, сохранившего верность древним верованиям предков — островка язычества в море ислама.

Поскольку сложенный из камня домик калашей, где обитали Брейберны, был не больше почтового ящика, чай подавали под открытым небом.

Заправлявший всем в доме маленький португалец — повар Брейбернов, откликавшийся на имя Командир, успел испечь свежий торт к приходу Лео. «С яичным кремом», — с торжеством объявила гостю миссис Брейберн, сообщив, что яйца тайком доставили два дня назад из ближайшей мусульманской деревни: религия калашей запрещает употреблять в пищу яйца и курицу.

Лео вымученно усмехнулся, отдавая должное находчивости и ловкости Командира. Миссис Брейберн ответила боязливой улыбкой. Лео понял: она ждет прихода Брайони. И тогда посыплются вопросы.

Разговор оборвался с появлением Брайони. В одной руке она держала удочки, в другой — ведро. В пятнадцать лет она часто отправлялась на рыбалку и проводила в одиночестве целые дни, захватив корзинку с бутербродами и флягу. Одиннадцатилетний Лео наблюдал за ней с противоположного берега ручья. Ему мучительно хотелось заговорить с молчаливой, задумчивой девочкой из соседнего поместья, но он не знал, как к ней подступиться.

«Для меня вы больше не существуете».

Для нее он никогда и не существовал, если не считать нескольких чудесных, восхитительных недель перед свадьбой давней весной 1893 года.

Он смотрел, как Брайони проходит мимо женщин в ярко расшитых черных платьях — их здесь было великое множество; они наполняли водой оросительные каналы, питавшие пшеничные поля, трясли шелковичные деревья, подставляя одеяла под град спелых ягод, и косили траву, заготавливая на зиму корм для скота.

Миссис Брейберн объяснила, что калашские мужчины покинули деревню, чтобы перегнать скот на летние пастбища высоко в горах. Лео рассеянно кивнул, едва вникая в смысл ее слов. С тихим извинением «Боюсь, рыба всего одна» Брайони передала ведро и удочки Командиру, резавшему морковь на веранде, и подошла наконец к столу.

Лео поднялся. Суставы тотчас отозвались резкой болью: изматывающее путешествие не прошло даром. Лихорадка, терзавшая его с того дня, как он покинул город Читрал, утром наконец ослабела, озноб почти прошел, но головная боль по-прежнему не отпускала. Лео пожалел, что, покидая Аюн, не захватил с собой побольше фенацетина.

— Миссис Марзден, — прошептал он, выдвигая для Брайони стул.

Губы ее сжались. Она посмотрела на Лео, затем на Брейбернов, словно пыталась угадать, много ли из того, что раньше скрывалось, выплеснулось наружу.

— Ну вот мы и в сборе, — излишне жизнерадостным тоном сказала пасторша, наливая гостье чай.

Взяв чашку из рук хозяйки, Брайони поставила ее на стол.

— У вас еще осталось виски, приберегаемое для особых случаев, мистер Брейберн?

Священник откашлялся, прочищая горло:

— Ну да, само собой.

— Вы не могли бы налить нам всем по глоточку?

Похоже, для того, что она задумала, требовалось подкрепить дух горячительным.

— Конечно, — озадаченно протянул пастор. — Я собирался предложить вам виски за ужином, но, пожалуй, сейчас время самое подходящее.

Он сделал знак Командиру, тот скрылся в доме и тотчас вернулся с бутылкой и четырьмя бокалами. Мистер Брейберн разлил виски.

— Так за что мы пьем?

— За добрую память. — Брайони подняла бокал. — Мы с мистером Марзденом уезжаем, как только уложат мои вещи. Я хотела бы воспользоваться случаем и поблагодарить вас обоих за вашу доброту и теплое дружеское внимание.