Не в силах забыть - Шерри Томас

— Вы не джентльмен, сэр, — проговорила она. — И нет, благодарю вас. Я не надену эту отвратительную вещь.

Лео с минуту смотрел на нее серыми глазами цвета утреннего тумана; Брайони затруднилась бы сказать, что выражал его взгляд: отвращение, издевку или иное чувство, темное, необузданное, не поддающееся определению.

— Поступайте как знаете, — отозвался он наконец. — Распорядитесь, чтобы собрали ваши вещи.

Для всех ее пожитков хватило бы одного носильщика или вьючного мула. Спустя час после чаепития Брайони и Лео уже пожимали руки Брейбернам, обещая часто писать.

В последний раз обняв на прощание добрую пасторшу, Брайони уселась на лошадь, захваченную Лео специально для нее. Он передал ей поводья.

— Надеюсь, вы довольны, — обронила она, понизив голос, чтобы ее услышал только Марзден.

Он криво усмехнулся в ответ, в его улыбке таилась неповторимая смесь близости и отстраненности.

— О, несказанно.

День выдался прохладный и безоблачный. Долина Румбур, зажатая между двумя высокими горными хребтами, круто спускалась в низину, уклоняясь к юго-востоку. Путешественники двигались вдоль русла реки, голубой, с белыми пенными бурунами там, где поток стремительно обрывался вниз или изгибался. Одна деревня сменялась другой — Гром, Малдеш, Батет, Калашграм, Паракал. Птицы распевали в кустах рододендронов, где весной бушевало море цветов, розовых, как оперение фламинго. Поскрипывали колеса водяных мельниц, перемалывая зерно. Калашские женщины в нарядных головных уборах, расшитых раковинами, и с бесчисленными нитками бус на шее собирались возле печей, готовя еду на террасах своих крошечных домиков.

Эту долину нельзя было назвать раем земным — калашские дети высоко ценились на невольничьем рынке Читрала, их охотно покупали за красоту, сметливость и послушание, давая большие деньги, а стада калашей приходилось охранять от браконьеров и воинственных соседей-захватчиков, совершавших набеги на деревни. Но сейчас жизнь калашей казалась мирной и безмятежно-счастливой.

Горные склоны постепенно смыкались. Поля, дома и козьи загоны встречались теперь все реже, а потом исчезли вовсе. Путешественники вышли из долины в месте слияния двух рек — Румбура и Бумборета — и оказались в узком каменистом ущелье, лишенном деревьев и травы. Бурная река бежала далеко внизу, багрово-серые скалы закрывали небо. Тропинка, петляя и извиваясь, карабкалась по утесам, подчиняясь капризам природы.

Погруженная в сумрак теснина вела к широким пойменным лугам долины Читрал. Впереди лежал город Аюн, окруженный рисовыми полями. Брайони поразило, как резко отличается его архитектурный облик от привычной простоты и открытости селений калашей. Все дома здесь были отгорожены высокими глиняными стенами, защищавшими женскую половину их обитателей от посторонних глаз. На улицах показывались лишь мальчики и мужчины.

— Я велел остальным кули дожидаться нас на подступах к городу, — пояснил Лео. — Нам нет нужды заезжать в Аюн.

Брайони испытала облегчение с примесью досады.

— Вы хорошо все спланировали, не так ли?

— Подготовиться никогда не помешает, — вежливо заметил Лео.

Он послал вперед проводника по имени Имран, кряжистого мужчину с выдубленным солнцем лицом, предупредить кули о прибытии сахиба и его жены. Когда путешественники въехали в лагерь, там их уже дожидалась айя[6]с влажным подогретым полотенцем наготове, чтобы Брайони могла стереть с лица дорожную пыль. Пока госпожа пила чай, в палатку для купания принесли ведра с горячей водой и наполнили ванну. Как только, выкупавшись и сменив одежду, Брайони вышла из шатра, ей тотчас вручили блюдо с горячим пакорас — овощами в кляре из гороха нут, обжаренными до хрустящей корочки, — перекусить, пока Лео будет принимать ванну, а повара приготовят ужин.

Они сели за стол примерно в тот же час, когда Брайони обычно ужинала с пастором и его женой. Миссис Брейберн любила это время дня: тянущиеся вверх струйки печного дыма в прохладном воздухе, золотисто-розовые прожилки заката на сумеречном небе и первые искорки светлячков.

Трапеза состояла из густого острого супа с пряностями, куриных отбивных и ягненка под соусом карри с рисом. За столом Брайони не отрывала глаз от тарелки и держалась отчужденно, словно окружив себя невидимым коконом. Но Лео не пожелал заметить намек.

— О чем вы только думали? — спросил он тем же сладким голосом, которым совсем недавно сравнивал Брайони с летним днем. «…Но ты милей, умеренней и краше». — Покинули Лех, ни слова не сказав своей семье. И зачем вам понадобилось ехать в Лех? Неужели в Дели доктора больше не нужны?

Брайони задумалась, не обращая внимания на бывшего мужа.

— В Дели было слишком жарко, — произнесла она наконец. Жара действительно стояла невыносимая. Но зной она, пожалуй, выдержала бы. Другое дело — находиться в одном городе с братом Лео, когда все вокруг, казалось, знали и кто она такая, и как бесславно закончился ее брак. Нет, это было выше ее сил. Не для того она уехала за тысячи миль от дома, чтобы вновь, как в Лондоне, терпеть злобные людские нападки. — Когда миссия Моравской церкви в Лехе обратилась ко мне с просьбой временно заменить их врача, чтобы тот съездил домой в отпуск, я решила, что тамошний климат мне подойдет больше.

И еще уединенность.

Лех был главным городом Ладакха, высокого, выжженного солнцем плато к востоку от Кашмира, известного как Малый Тибет. Брайони представляла себе Лех сонной деревней, чья былая слава осталась в далеком прошлом. А он оказался шумным, оживленным городом, куда приходили караваны даже из отдаленного Туркестана. Возле заброшенного дворца, на стропилах которого все еще трепетали на ветру длинные веревки с покрытыми письменами молитвенными флажками лунг-та, выставляли свои товары купцы из Яркенда и Сринагара бок о бок с торговцами из Лахора и Амритсара.

Зато дом миссии Моравской церкви, скромный и простой, точно коровник, оказался тихим и уединенным. Там горсточка отважных, наивных христианских подвижников обращала в Христову веру, наверное, одного ладакхи[7]в год, медленно забывая свою родину.

Брайони не собиралась оставаться в миссии после приезда врача, которого заменяла, но и возвращаться в Дели ей не хотелось. Когда в Лех прибыла группа альпинистов из Германии, направлявшаяся в Равалпинди после восхождения, Брайони купила у них палатку исключительно потому, что шатер, этот символ кочевой жизни, затронул потаенные струны ее мятежной души. Неделю спустя в медицинский пункт при миссии заглянули Брейберны. Услышав, что они отправляются на запад и будут рады взять с собой врача, Брайони не раздумывая согласилась примкнуть к ним и вновь тронулась в путь, прихватив с собой новую палатку.