Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Однако передача всего наследства одному ребенку была незаконной. Требовались чрезвычайные меры, и 10 августа 1942 года Альфрид, высокий, с орлиным профилем мужчина средних лет, всем обликом очень похожий на свою мать, предстал в «Волчьем логове» – штабе фюрера в Восточной Пруссии, чтобы подробно обсудить эту проблему. Как одной из важных партийных персон, ему был гарантирован теплый прием. После продолжительной переписки с Мартином Борманом, заместителем Гитлера, и Гансом Ламмерсом, нацистским конституционным оракулом, все было решено. Фюрер провозгласил: «Фирма «Крупп», семейное предприятие на протяжении 132 лет, заслуживает высшего признания за ни с чем не сравнимую деятельность по усилению военной мощи Германии. На этом основании мое пожелание состоит в том, чтобы предприятие было сохранено в качестве семейной собственности».

После подписания им этот декрет стал уникальным законом «Lex Крупп». Теперь Альфрид был единственным наследником матери.

В то же самое время Гитлер перекрестил его Круппом, и, когда 11 апреля 1945 года 9-я армия США захватила Эссен, они застали Альфрида довольно прочно привязанным к мачте и продолжающим свое дело, и он по-прежнему оставался, как это было с 1931 года, финансирующим членом СС – во имя фюрера и рейха.

Таким образом, именно Альфрид сел на скамью подсудимых в Нюрнберге, представ перед верховными судами трех штатов США по обвинениям в планировании агрессивной войны, разграблении собственности в оккупированных странах и, самое главное, в преступлениях против человечества – в использовании рабского труда, что составило сердцевину дела. Он был оправдан по обвинениям в агрессии. Это, постановил трибунал, происходило в эру Густава. Однако по другим пунктам он был признан виновным и приговорен к двенадцати годам тюрьмы с конфискацией всего имущества.

Свидетельства против него были настолько шокирующими, что все союзники, восточные и западные, решили очистить Европу от имени Круппа. Кошмар становился все более и более мрачным, пока не стал чернее дна самого глубокого крупповского рудника. Авуары династии по определенной системе разрезались на куски: те, кто занимался демонтажом его собственности, длинными палками мела чертили линии на полу фабрики, деля ее саму и машинное оборудование между странами, которые больше всего пострадали от нацистской оккупации, а в крепости Ландсберг, где за два десятилетия до этого Гитлер написал «Майн кампф», находился Альфрид в тюремном одеянии. Для семьи его заключение было самым тяжелым ударом. Воспитывавшийся для того, чтобы стать князем промышленников, он, осужденный и униженный, теперь сидел в камере. Круппы всегда слыли гордыми до неистовства. Бремя позора было почти невыносимо. И тем не менее, очевидно, его приходилось нести.

* * *

Никто тогда не считал возможным, что всего через пять лет он опять станет контролировать свое состояние или что через двадцать лет после того, как он стал самым знаменитым протеже Адольфа Гитлера в промышленности, он превратится в самого богатого человека в Европе, самого могущественного промышленника в Общем рынке. Даже на него самого произвела впечатление быстрота, с которой произошло его восстановление, – он однажды подсчитал, что ему потребуется пятьдесят лет для разгребания завалов в одном только Эссене. Но вместе с тем он никогда не сомневался, что спасение придет и он будет реабилитирован. После приговора в Нюрнберге его сокамерник Фридрих фон Бюлов, который руководил крупповской программой рабского труда, хотел разработать план побега. По словам Бюлова, Альфрид остановил его, спокойно сказав: «Время все поставит на места».

На поверхности это выглядело абсурдным оптимизмом. Верховный суд США отклонил апелляцию его адвокатов. 21 августа 1948 года, через три недели после вынесения приговора, Альфрид написал письмо военному губернатору американской зоны Западной Германии генералу Клею и попросил его вмешаться. Ответа не было. Потом генерал поддержал выводы наблюдательного совета и подтвердил нюрнбергский приговор, что явилось актом, который, видимо, исчерпывал юридические средства защиты заключенного.

Однако вера Альфрида оправдывалась поразительными параллелями между сагой Круппов и немецкой историей. «После того как уехал кайзер, – сказал мне однажды слуга с виллы «Хюгель», – эта семья стала первой в Германии». В некоторых отношениях у Круппов было даже больше оснований претендовать на превосходство, чем у королевского дома Гогенцоллернов. Когда закончились 1940-е годы, нация стала подниматься в гору. Началось экономическое чудо выздоровления страны. Началась и «холодная война», и дипломаты стран НАТО захотели, чтобы Германия встала на их сторону.

Преданность порабощенного народа Круппам едва ли могла остаться незамеченной оккупационными войсками. В начале 1960-х годов редактор одной гамбургской газеты сказал автору этих строк: «Если бы я перевел нюрнбергские показания и документы с осуждением герра Круппа обратно на немецкий язык и опубликовал их в этой стране, я бы потерял работу. Здесь всегда есть сознание того, что другие компании делают прибыли, а Крупп делает что-то для Германии». Такие чувства были даже еще сильнее во время тюремного заключения Альфрида. Когда Берта в приемные часы пришла навестить сына, немцы отнеслись к ней как к члену королевской семьи, а однажды какая-то молодая девушка подбежала к ней и поцеловала руку. Главное же состоит в том, что грандиозному альянсу, который формировался против Советского Союза, была необходима мощь Рура. Это означало – Альфрида. «Рур – это Эссен, а Эссен – это Крупп, – говорят немцы. И далее: – Когда процветает Германия, процветает Крупп». В теории существовали два способа справиться с ним. Первый – конфискация. Но против этого было даже английское лейбористское правительство. Второй способ – насильственная эмиграция. Кто-то в правительстве США даже внес предложение, чтобы «ни одного немца не оставлять в Руре». Но этот план был невыполним и нежелателен. Нет никаких указаний и на то, что всерьез рассматривалось какое-либо другое решение, во всяком случае, пока не началась корейская война. Через семь месяцев после этого верховный комиссар США Джон Макклой пошел на исторический акт и устранил проблему, восстановив авуары Альфрида и помиловав его.

В результате заключенный, не имевший ни гроша в кармане, вернулся в свой прежний высокий статус. Ключ к величайшему богатству Европы опять был в руках Круппа.

* * *

По всей Центральной Европе огромные угольные месторождения лежат подобно сверкающему черному поясу, как бы дожидаясь момента, чтобы вспыхнуть и показать всем свое могущество. Эти бесценные залежи, без которых была бы невозможна индустриальная революция, начинаются в Уэльсе и кончаются в Польше. Они, однако, не одинаковы. Пласты во Франции и Бельгии очень сильно различаются по объему и качеству, а между Саксонией и польской Силезией, где жила заканчивается, пролегает обширное пространство бесплодной земли. По всем стандартам, самый ценный бриллиант в этой диадеме – тот уголок Германии, где в высоких холмах берет свое начало Рейн, поворачивающий затем на запад в направлении голландских равнин. Здесь в эту великую реку впадает неторопливый и загрязненный приток – химики подсчитали, что его воды восемь раз проходят через человеческое тело, – который начинается сотней миль восточнее. Этот приток называется Рур. Как водный путь, он сейчас не представляет большой ценности. Он настолько малозначителен, что давным-давно утратил право иметь свое собственное имя. Под Руром мы на самом деле имеем в виду Рурский район – окружающую местность, о которой рассказ совсем другой. В этом бассейне немцы добывают столько же угля, сколько весь остальной континент, вместе взятый, и выплавляют более качественную сталь. Такая взаимосвязь не случайна, поскольку именно здесь основной источник кокса – химически чистого угля, получаемого путем тепловой обработки сырья с целью удаления газов, – и именно пористый, хрупкий кокс незаменим для переработки железа в сталь.