Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала - Алекс Громов

7 августа 1915 года он надел военную форму – это произошло в небольшом городке Малоярославце, расположенном в Калужской губернии. «Вечером нас погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. Впервые за все время я так сильно почувствовал тоску и одиночество. Кончилась моя юность…» Георгию тогда не было и девятнадцати.

Ночью прибыли в Калугу, там новобранцев построили в колонну и повели куда-то за город. Один из них поинтересовался у ефрейтора, куда они направляются, и получил в ответ рекомендацию никогда не задавать таких вопросов начальству. Оно-де лучше знает, куда идти, а солдат обязан без рассуждений выполнять приказы.

Наутро оказалось, что будущие кавалеристы для начала будут учиться пехотному строю. Всем выдали учебные винтовки. Командир отделения ефрейтор Шахворостов показался Жукову удивительно злобным субъектом: «Говорил он отрывисто и резко, сопровождая каждое слово взмахом кулака… как будто мы были его заклятыми врагами». Да и остальные новобранцы, улучив момент, перешептывались, мол, от этого малого добра не жди.

Взводный командир, подошедший позже, сказал несколько парадных слов об обязанности солдата верно служить царю и Отечеству, а потом грозно добавил: «Самоволия я не потерплю!»

В первый день все старались как могли, однако начальство осталось недовольным и гоняло новобранцев так, что они чуть было не остались без ужина.

Дальше, по словам Жукова, «дни потянулись однообразные, как две капли воды похожие один на другой. Подошло первое воскресенье. Думали отдохнуть, выкупаться, но нас вывели на уборку плаца и лагерного городка. Уборка затянулась до обеда, а после «мертвого часа» чистили оружие, чинили солдатскую амуницию и писали письма родным… Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь нас и до этого не баловала, и недели через две большинство привыкло к армейским порядкам».

Ротный командир штабс-капитан Володин проинспектировал взвод новобранцев только через две недели. Жуков удивился, что тот не проявил никакого интереса к подготовке подчиненных. Только в конце смотра равнодушно произнес, что надо стараться, поскольку «за Богом молитва, а за царем служба не пропадут».

Осенью Жуков был распределен в драгунский эскадрон. Вместе с товарищами слегка досадовал, что не попал в гусары: и не только потому, что там форма красивее, но и из-за слухов, что гусарские унтеры добрее. «Через день нам выдали кавалерийское обмундирование, конское снаряжение и закрепили за каждым лошадь. Мне попалась очень строптивая кобылица темно-серой масти по кличке Чашечная… Труднее всего давалась конная подготовка, то есть езда, вольтижировка и владение холодным оружием – пикой и шашкой… Взводный наш, старший унтер-офицер Дураков, вопреки своей фамилии, оказался далеко не глупым человеком. Начальник он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан. Зато другой командир, младший унтер-офицер Бородавко, был ему полной противоположностью: крикливый, нервный и крайне дерзкий на руку. Старослужащие говорили, что он не раз выбивал солдатам зубы».

Г. К. Жуков. 1916 год

Когда взводный уехал в короткий отпуск, Бородавко разошелся. Тех, кто был призван из Москвы, он терпеть не мог – «ишь, грамотеи!» – и всячески измывался над ними на занятиях. По ночам проверял дневальных и нещадно бил провинившихся. Кончилось тем, что потерявшие терпение Жуков с товарищами подловили Бородавко в конюшне, накинули ему на голову попону и жестоко избили до беспамятства. За это им грозил военный трибунал, но приехавший взводный разобрался в ситуации и сумел замять дело, добившись, чтобы Бородавко перевели в другой эскадрон.

Весной 1916 года Жуков оказался в числе лучших солдат, которых отобрали для обучения на унтер-офицеров. Поначалу он усомнился, что стоит снова идти в учебную команду вместо фронта, но взводный командир настоял на этом, сказав:

– На фронте ты еще, друг, будешь, а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится.

На новом месте Жуков столкнулся с очередным злобным начальником. «Я не помню его фамилии, помню только, что солдаты прозвали его Четыре-с-Половиной. Такое прозвище ему дали потому, что у него на правой руке указательный палец был наполовину короче. Однако это не мешало ему кулаком сбивать с ног солдата. Меня он не любил больше, чем других, но бить почему-то избегал. Зато донимал за малейшую оплошность, а то и, просто придравшись, подвергал всяким наказаниям. Никто так часто не стоял “под шашкой при полной боевой”, не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нес дежурств по праздникам, как я».

Неожиданно сменив гнев на милость, Четыре-с-Половиной сказал Жукову:

– Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный, и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим нештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.

Жуков отказался:

– Я пошел в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по всяким делам, а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.

Тогда тот снова рассвирепел и пообещал Жукову, что тот никогда унтер-офицером не станет. И почти осуществил угрозу. Незадолго до окончания учебы Жукову объявили, что за неоднократное нарушение дисциплины и неуважение к начальству он отчислен из учебной команды. Но за него вступился вольноопределяющийся Скорино, который сообщил о ситуации начальнику учебной команды. Тот вызвал Жукова, расспросил его обо всем и отменил злосчастный приказ, после чего Жуков получил звание вице-унтер-офицера.

Но вскоре после этого часть новоиспеченных унтеров отправили на фронт, и в числе первых – Жукова. Списки составлял Четыре-с-Половиной, который, по убеждению будущего маршала, решил хоть так отыграться.

«Нас высадили в районе Каменец-Подольска. Одновременно выгрузили и маршевое пополнение для 10-го гусарского Ингерманландского полка и около сотни лошадей для нашего 10-го драгунского Новгородского полка со всей положенной амуницией. Когда разгрузка подходила к концу, раздался сигнал воздушной тревоги. Все быстро укрылись, кто где мог. Самолет-разведчик противника покружился над нами и ушел на запад, сбросив несколько небольших бомб. Был убит солдат и ранено пять лошадей. Это было наше первое боевое крещение».

Неугомонный Жуков несколько раз попадал в опасные переделки, но в эскадроне он считался одним из лучших кавалеристов, чьи дерзкие вылазки часто приносили успех. Среди подвигов Жукова в ходе Первой мировой войны – захват в плен немецкого офицера, за что он был награжден Георгиевским крестом.

Но в октябре 1916 года Жукову не повезло: будучи в разведке на подступах к Сайе-Реген в головном дозоре, он вместе с товарищами наткнулся на мину. Двое были тяжело ранены, а Жуков – выброшен взрывом из седла и сильно контужен. Пришел в себя он только в госпитале спустя сутки. Последствия контузии долгое время напоминали о себе, прежде всего ухудшением слуха. После госпиталя Жуков был направлен в маршевый эскадрон в село Лагери, где встретил своих друзей по новобранческому эскадрону. «Попал я из эскадрона в учебную команду молодым солдатом, а вернулся с унтер-офицерскими лычками, фронтовым опытом и двумя Георгиевскими крестами на груди…»