Храм Духа Святого - Фланнери О'Коннор

Он посадил его себе на согнутую руку и глянул в его улыбающееся лицо. Бивел потешно закатил глаза и сунулся носом к самому лицу проповедника.

— Меня зовут Бив-в-у-у-у-л, — сказал он глухим голосом и провел кончиком языка по губам.

Проповедник не улыбнулся. Его тощее лицо окаменело, а в узких серых глазах отразилось бесцветное небо. Старик на буфере захохотал, и Бивел вцепился в воротник проповедника. Улыбка сошла с его лица. Он вдруг почувствовал, что все это — не шутки. Дома у него только и знали что шутить. А сейчас по лицу проповедника он понял вдруг, что тот говорил всерьез.

— Меня мама так назвала, — быстро сказал он.

— Тебя крестили? — спросил проповедник.

— Это как? — прошептал он.

— Если я окрещу тебя, — сказал проповедник, — ты сможешь попасть в Царство Божье. Ты омоешься в Реке Страданий, сын мой, и глубокая Река Жизни унесет тебя. Хочешь ты этого?

— Да, — сказал ребенок и подумал: «Тогда мне не надо будет возвращаться домой, я спрячусь в реку».

— Ты станешь другим человеком, — сказал проповедник. — Ты будешь что-то значить.

Потом он повернулся к народу и снова начал проповедовать, а Бивел смотрел через его плечо на рассыпанные по воде осколки белого солнца. Вдруг проповедник сказал:

— Ладно, сейчас я тебя окрещу, — и, не сказав больше ни слова, прижал мальчика к себе, перевернул вверх ногами и сунул головой в воду.

Он держал его под водой, пока не произнес всех слов обряда. Потом выдернул полузадохшегося мальчика из воды и строго на него посмотрел. Глаза у мальчика были широко раскрыты и темны.

— Теперь ты что-то значишь, — сказал проповедник. — Раньше ты ничего не значил.

Мальчик был так ошеломлен, что даже не плакал. Он выплюнул грязную воду и стал тереть мокрым рукавом глаза и щеки.

— Не забудь про его маму, — сказала миссис Конин. — Он хочет, чтобы ты помолился за его маму. Она больна.

— Господи, — сказал проповедник, — мы молимся за страждущую, которой нет с нами. Твоя мать в больнице? — спросил он. — Она страждет?

Ребенок смотрел на него.

— Она еще не встала, — сказал он тонким, удивленным голосом. — У нее перепой.

Стало так тихо, что слышно было, как сыплются на воду осколки солнца.

Проповедник опешил и рассердился. Краснота сошла с его лица, а небо, отражавшееся в его глазах, как будто потемнело. С берега послышался хохот, и мистер Парадайз закричал:

— Ха, исцели, исцели страждущую с перепою! — и стал колотить кулаком по колену.

* * *

— Длинный у него сегодня был день, — сказала миссис Конин, стоя с мальчиком в дверях и хмуро заглядывая в комнату, где полным ходом шла вечеринка. — Ему, поди, давно пора спать.

Один глаз у Бивела уже спал, другой тоже слипался, из носу текло, и дышал он ртом. Одну полу мокрого клетчатого пальто что-то оттягивало.

«Вот эта, в черных портках, это, наверное, она и есть, — решила миссис Конин, — в длинных черных портках из атласа и сандалиях, с крашеными ногтями на ногах».

Она лежала на диване, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой.

— Здравствуй, Гарри, — сказала она и не думая вставать. — Ну как, хорошо погулял? — Лицо у нее было длинное, бледно-матовое, неподвижное, а прямые, мягкие, цвета картошки волосы зачесаны назад.

Отец вышел за деньгами. В комнате были еще две пары. Один из мужчин, блондин с синими глазками, сидевший в кресле, наклонился к мальчику:

— Привет, Гарри. Как погулял, старик?

— Его не Гарри зовут, в Бивел, — сказала миссис Конин.

— Его зовут Гарри, — сказала мать с дивана. — Какой там еще Бивел?

Мальчик, казалось, засыпал на ходу, голова его клонилась все ниже и ниже. Вдруг он вздернул ее и открыл один глаз, другой так и не разлепился.

— Он мне утром сказал, что зовут его Бивел, — растерянно произнесла миссис Конин. — Как нашего проповедника. Мы весь день на реке были, на проповеди. Сказал, что звать его Бивелом, как нашего проповедника. Он мне сам сказал.

— Бивел! — сказала мать. — Боже мой! Надо же придумать такое имя!

— Нашего проповедника зовут Бивел. А лучше его не сыщешь во всей округе, — возразила миссис Конин. И с вызовом добавила: — Так что учтите — сегодня утром он окрестил вашего ребенка.

Мать села.

— Какая наглость! — пробормотала она.

— И еще скажу, — продолжала миссис Конин, — он, целитель, молился, чтобы вы исцелились.

— Исцелилась? Господи Боже мой, это от чего же?

— От слабости от вашей, — ледяным голосом ответила миссис Конин.

Отец вынес деньги и стоял рядом с миссис Конин. Белки глаз у него были в красных прожилках.

— А ну-ка, ну-ка, интересно, — сказал он. — Расскажите поподробней про эту самую слабость. Характер ее нам не совсем ясен… — Он помахал деньгами и пробормотал: — А дешево, черт возьми, обходится лечение молитвами.

Миссис Конин постояла секунду, тощая как скелет, глядя на них с таким выражением, будто она видит все насквозь. Потом, не взяв денег, повернулась и захлопнула за собой дверь. Отец поглядел ей вслед, неопределенно улыбнулся и пожал плечами. Остальные смотрели на Гарри. Мальчик поплелся к спальне.

— Гарри, поди сюда, — сказала мать. Он послушно, как заводной, повернул к ней, но глаз не открыл. — Расскажи, что там было, — сказала она, когда он подошел, и начала стаскивать с него пальто.

— Не знаю, — тихо ответил он.

— Нет, знаешь, — сказала она и почувствовала, что одна пола чем-то оттянута. Она расстегнула подкладку и подхватила вывалившуюся книжку и грязный платок. — Где ты это взял?

— Не знаю, — сказал он и хотел схватить книгу. — Мое. Она мне дала!

Платок она бросила, а книжку раскрыла и подняла выше, чтобы мальчик не мог достать. На лице ее появилась насмешливая гримаса. Остальные столпились сзади и смотрели в книгу из-за ее плеча. «Бог мой», — сказал кто-то. Мужчина в очках пристально глядел на книгу.

— Ценная штука, — сказал он. — Библиографическая редкость. — И взяв книгу, отошел и сел в кресло.

— Смотрите, чтобы Джордж ее не увел, — сказала его девушка.

— Говорю тебе —. это редкость, — сказал Джордж. — Тысяча восемьсот тридцать второй год.

Бивел снова побрел к спальне. Он закрыл за собой дверь, медленно подошел в темноте к кровати, сел, снял ботинки и залез под покрывало. Минуту спустя в светлом прямоугольнике двери возник высокий силуэт матери. Она на цыпочках пересекла комнату и присела на край кровати.

— Что там про меня говорил этот олух? — прошептала она. — Что ты наболтал проповеднику, детка?