Кремль 2222. Охотный ряд - Владислав Выставной

Книжник невесело усмехнулся, осматривая учеников.

– Учеба в Семинарии длится годами. А кто все это время будет работать на подземных плантациях, в мастерских, кто будет перерабатывать отходы и выгребать за остальными дерьмо? Не говоря уж о том, что темными, безграмотными людьми просто легче управлять…

Семинарист осекся, прикусив губу. Мальчишки смотрели на него с тревогой. Он и сам понял, что начинает нести крамолу. Еще, чего доброго, обвинят в заговоре. Надо бы сгладить углы, чтобы эти ребятишки не вообразили о нем невесть чего.

– Я не о том, что наше общество несправедливо устроено, – мягко сказал он. – Все у нас правильно, по‑другому и быть не может. Просто потому, что иначе Кремль бы не выжил. А потому у нас рабочие работают в мастерских, крестьяне – на плантациях, воины воюют, а семинаристы учатся в семинариях. Просто иногда даже у нас забывают, что в центре всего этого – человек. Кремль выживает не ради своих древних стен, а ради тех, кто живет в нем. А человек – это не только рот, в который попадает пища, и задница, производящая удобрения для этой пищи. Человек – прежде всего свободное существо, способное выйти за установленные рамки. Я вот что хочу донести до вас: каждый может стать тем, кем хочет. Надо просто хотеть этого больше жизни. И тогда, будь ты хоть выходец из самого низкого сословия ассенизаторов, никогда не выходивших на поверхность, – ты сможешь открыть для себя весь мир.

Книжник замолчал, перед тем как сказать самое главное, из‑за чего и решился держать речь перед этими жадными до нового глазами и ушами. И произнес:

– Посмотрите на меня: я – простой семинарист, вся жизнь которого была расписана на годы вперед, до самой смерти. Это не худшая судьба, о которой многие из вас даже мечтать не могут. Но все дело в том, что я сам желал другого. Я хотел стать ратником.

Среди подростков пробежал тихий ропот. Каждый знает, что сказанное Книжником – полнейшая крамола: никто не может стать ратником без изначально привитого Д‑гена. Это невозможно по определению. И даже мечтать об этом – значит, создавать антиобщественную смуту. И как все запретное, эти слова вызвали у молодых самый острый интерес – их глаза аж засверкали от любопытства.

Книжник улыбнулся:

– Конечно, ратником я не стал. У меня ведь нет Д‑гена. А вот воином… Пожалуй. Я приблизился к своей мечте – насколько это возможно. И главное – я вырвался за пределы Кремля, что вроде бы не дано выпускнику Семинарии по определению. Но я сделал это. Я путешествовал в чертовски далекие места, делал поразительные открытия. Я дрался насмерть, спасая друзей, и друзья вырывали меня из лап смерти. И знаете что? Я обрел свое счастье. И все только потому, что силой вырвал у судьбы то, что по праву принадлежит мне. Мою свободу. Это и есть то главное, о чем бы я хотел говорить с вами. О свободе, которая не возможна для темного, забитого, ничего не знающего о мире и о себе самом человека. Обретайте знания – обретете свободу.

Книжник замолчал – и вдруг рассмеялся под удивленными взглядами мальчишек: он вдруг подумал, что, наверное, выглядит со стороны старым, умудренным опытом гуру. Это было странно, и не могло не вызывать иронии над самим собой. Еще недавно ему сказали бы: через год‑другой ты станешь Наставником, заведешь учеников – и будешь поучать их с высоты пройденных лет – Книжник бы ни за что не поверил. Наставник в Кремлевской Семинарии – это не работа, не должность. Это что‑то сродни духовному сану, получить который можно лишь, заработав огромный опыт и авторитет старших коллег. У него в Семинарии не было Наставников младше сорока лет. А ему, Книжнику, едва исполнилось двадцать.

Но он уже стоит в окружении учеников, которых и сам не намного старше, но которые с жадностью заглядывают ему в рот, как будто каждое сказанное им слово – бесценное сокровище. Книжнику не особо нравилось такое к себе отношение. Сам он считал, что все это – случайная популярность, подаренная ему судьбой, а вовсе не собственные достижения. Ведь прославился он не научными трудами, не служением Семинарии или Церкви, а дальними походами да драками плечом к плечу с Зигфридом, вождем народа вестов. Тогда уж логичнее сделать Наставником этого храброго воина.

Впрочем, Книжник и сам понимал, что немного кривит душой. Ведь и открытий он сделал куда больше некоторых старших, много знаний принес из дальних странствий. Это не считая своего участия в обороне Кремля и спасения целого народа – тех самых вестов. Так что роль Наставника он получил по праву.

Правда, неофициально. Семинария консервативна, и никому не хочется нарушать каноны. И в этом есть важный смысл: Кремль тщательно оберегает свои знания и традиции. Любые новшества грозят уничтожить хорошо проверенное старое. А ведь цель кремлевских не просто выжить, но и передать знания, обычаи потомкам. Тем, кто будет восстанавливать мир, разрушенный двести лет назад, во времена Последней Войны, нужно передать цели, смыслы, обычаи. Язык. Тут, как говорится, не до экспериментов. Впрочем, Книжник не пер напролом против обычаев предков – это могло плохо кончиться. Он заручился самой действенной поддержкой из всех возможных – разрешением князя.

– Ну, хватит на сегодня, друзья, – сказал Книжник, поднимаясь с камня, который использовал в качестве стула. – Завтра соберемся в это же время. Будем наверстывать ваше отставание в географии. А там и историю припомним…

– А покажите, как вы со стилосом обращаетесь! – неожиданно попросил веснушчатый мальчишка.

– Стилосом? Да обыкновенно. – Книжник достал из кармана заостренный металлический стержень – стандартное приспособление любого школяра. – Просто беру вот так – и царапаю на бересте то, что требуется записать…

– Нет! Я про другое! – веснушчатый шмыгнул носом. – Говорят, что стилос для вас – как оружие! А вот они не верят! – паренек указал на товарищей. – Говорят: какое же это оружие? Гвоздь гвоздем – а толку от него в драке против меча?

– Да, правы твои друзья, – усмехнулся семинарист, подбрасывая в ладони увесистый стержень. Гвоздь против меча мало на что годится. А вот такой стилос…

Вместо окончания фразы Книжник коротко замахнулся – и с силой запустил стилос в древний кривой пень, торчавший у стены метрах в десяти. Мальчишки сначала непонимающе похлопали глазами, а затем бросились ко пню, с изумлением разглядывая стилос, почти до половины вошедший в дерево.

– Ух ты! – протянул кто‑то. – Так и убить можно?

– Можно, – сухо сказал Книжник. – Особенно, если острие смазано мощным ядом.

Он показал подросткам второй стилос – не повседневный, необычное владение которым продемонстрировал только что, а специально заточенный для боевого применения, с острием, черным от слоя паралитического яда. Таких у него всегда имелась с собой небольшая связка. Что‑то вроде мини‑дротиков – если уметь пользоваться. Конечно, если б ему, тогда еще юному семинаристу, было дозволено иметь дело с настоящим оружием, он не стал бы так изощряться. Но так уж заведено, что допуск к оружию есть только у ратников. Вот и пришлось вырабатывать навыки боя с подручными предметами. Как‑то довелось прочитать про древних японских воинов – нинзя, которые имели обыкновение использовать в качестве оружия все, что можно взять в руки. В этом смысле тяжелый, хорошо сбалансированный металлический стержень стилоса – неплохой вариант.