Роуэн из Рина - Эмили Родда

— Ишь, какая смелая выискалась! — съязвила колдунья.

Она вынула из корзины сухие ветки и бросила их в огонь. Пламя вспыхнуло ярче. Старуха повернулась к нему спиной, а на ее лице заплясали тени.

— Чего ж о славе не помечтать, когда дома за станком сидишь? А на Гору-то идти — кишка тонка будет. Ничего, Гора быстро усмиряет таких, как ты. Много там троп… очень много… да сами увидите.

Роуэн почувствовал, как сильно это задело Марли, и увидел, что щеки ее стали пунцовыми. Ровным голосом она ответила:

— Не пугай нас, Шеба.

— Садовник Джон! Ты вышел и лицом, и нравом! — пропустив эти слова мимо ушей, гнула свое старуха. — Теперь ты просишь меня помочь. А помнишь, как в рваной рубашонке бегал босиком да ревел от страха всякий раз, когда я проходила мимо? — Злая улыбка обнажила ее длинные желтые зубы. — Гора не будет проверять твою силу, Джон, — она тебя уничтожит. Похрабрее людей обламывала. Сожмет — и как ты ни выкручивайся, а не вырвешься. Да и сама она тебя не отпустит.

Повисла тишина. От ужаса Роуэн окаменел.

И тут Силач Джон, расхохотавшись и встав руки в боки, твердо сказал Шебе:

— Брось свои сказки! Ты кого на испуг берешь — меня или Марли? Разве что Роуэн испугается. Не думай, мы-то не дураки. Но посмотри на бедного мальчишку-зайчишку — ни жив ни мертв. А он такой тебе сыр принес! И не совестно тебе?

Шеба все улыбалась, но глаза ее налились кровью.

— Смейся-смейся, садовник Джон, — сказала она. — Да знай: раз мальчишка боится, значит, он самый умный. Поэтому он вас и поведет! — Протянув руку к корзине, она ухмыльнулась: — И впрямь извинюсь-ка я перед ним, пожалуй!

Она выхватила из корзины палку и неожиданно кинула ее в Марли. Та с испуганным криком отшатнулась, точно увидела змею, и палка угодила прямо в Роуэна.

Роуэн отскочил и чуть не упал. Он крепко схватил палку, а из ссадины на лбу показалась кровь. Силач Джон гневно вскрикнул и, сжав кулаки, шагнул вперед.

— От меня подарочек, — недобро буркнула старуха. — Прости великодушно, пастушок Роуэн.

— Шеба, это уж слишком! — оглушительно крикнул Силач Джон.

Ее губы недовольно скривились, и она ответила:

— Да что ты? Ладно, тогда, пожалуй, распрощаемся.

— Сначала мы узнаем то, за чем пришли, — настойчиво произнесла Марли. Она бросила взгляд на Роуэна и добавила: — Быстрей! У мальчика рана, ее надо обработать!

— Скажешь тоже, рана, — невозмутимо ответила Шеба. — Ну ладно, я устала. Надоели вы мне со своей глупостью. Слушайте то, что вам надо знать. Только помолчите и не мешайте мне думать.

Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Рука ее поглаживала головку сыра, как будто у нее на коленях сидела кошка. Огонь горел уже не так ярко. Старуха начала что-то бубнить, сначала невнятно, а потом они разобрали:

Семь сердец в дорогу идут,

Семь смертей их стерегут.

Когда надежде придет конец,

Одно из семи уцелеет сердец.

И лишь храбрейший дальше пойдет,

Когда поймет, что, уснув, — умрет.

Разинет страх зубастую пасть,

Тебе же нужно пред ним не пасть:

Преодолевшему смертную тень

Ответ будет ясен, как светлый день.

Потом о доме родном забудь,

И только тогда завершишь свой путь.[1]

Веки у Шебы дрогнули, глаза открылись. Словно очнувшись от сна, она бессмысленно посмотрела на Силача Джона, Марли и Роуэна, но ее взгляд быстро прояснился. Сейчас она вовсе не была похожа на колдунью. Перед ними сидела усталая старая женщина.

— Идите отсюда, — произнесла она. — Ничего больше вам не скажу.

— А тропа, Шеба? Как же мы пойдем? — спросила Марли. — Ты ведь нам так ничего и не сказала!

— Как — не сказала? Ладно, там видно будет… Может, все еще поменяется. А сейчас оставьте меня — мне надо отдохнуть.

Шеба замолчала, и голова ее упала на грудь. Они немного подождали и услышали тихий храп.

— Заснула, — прошептал Роуэн.

— Или притворяется, — недоверчиво проговорил Силач Джон. — Больше нам здесь делать нечего. Возвращаемся домой. Нас там уже заждались.

Они вышли из дома и поспешили в деревню.

— Идем-то мы ни с чем! — разочарованно сказала Марли. — И ты, Роуэн, лоб рассек. Ну как же так получилось, что я увернулась, а тебе попало? Я не хотела, честное слово.

— Это старая карга нарочно, — хмуро сказал Силач Джон. — За то, что я пристыдил ее. Это я виноват.

Роуэн спешил вслед за взрослыми. Ему было нехорошо: кружилась и болела голова — может, от ссадины на лбу, а может, от того жуткого страха, который нагнала на него Шеба. Снова и снова мальчику приходили на ум ее зловещие предупреждения, а в голове без конца крутился однообразный напев пророчества. Опять и опять он вспоминал:

Семь сердец в дорогу идут,

Семь смертей их стерегут.

Не замечая того, он тихонько твердил эти слова и, сжав в руке палку, в такт им легонько постукивал себя по ноге:

Когда надежде придет конец,

Одно из семи уцелеет сердец.

И лишь храбрейший дальше пойдет,

Когда поймет, что, уснув, — умрет.

— Перестань, Роуэн, — раздраженно сказал ему Силач Джон. — Видишь огни? Скоро домой придешь, к маме.

Он переглянулся с Марли и негромко добавил:

— Что только она мне скажет, когда увидит тебя…

Увидев ссадину на лбу сына, Джиллер лишь улыбнулась, сказав: «Ничего, до свадьбы заживет», и добавила, что промоет ее дома, ведь рано или поздно нужно учиться терпеть боль. Роуэн понял, что сказано это было не только для Силача Джона и Марли, но и для него. Мама напомнила ему, что он должен быть храбрым и не ныть, как и положено жителю Рина.

Роуэн знал: Джиллер расстраивается, что он такой слабый и пугливый. Месяц, а может, два назад он случайно услышал, как во дворе она разговорилась с Силачом Джоном. Джиллер жаловалась, что у нее никакого терпения не хватает, что Роуэн совсем не похож ни на отца, ни на нее саму, ни даже на маленькую упрямую Аннад и что ей порой приходится несладко. Она не понимает сына. Вот если бы был жив отец…

Роуэн тогда тихо прокрался мимо них и поднялся наверх, в комнату, где они жили с Аннад. Он лег в постель и долго не засыпал, ни о чем таком особенном ему не думалось, но на душе было очень горько.