Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин

Что мы понимаем под понятием «органический национализм»? Почему именно его мы избрали для фиксации данных общественных настроений? Речь идет о воззрениях, будто группа людей, связанная единой культурой, в действительности представляет собой некое биологическое, естественное единство, что национальность — это вопрос крови и наследственности. Несомненно, эта социальная мифология немало заимствовала из теории социал-дарвинизма и искала (и к сожалению, находила) поддержку у многих представителей естественных наук, склонных рассматривать человечество как популяцию, а наблюдаемые различия (будь то цвет кожи или уровень экономического развития) объяснять через обращение к биологии, к чему-то естественному и неизменному. Родом оттуда и до сих пор популярные в широких массах рассуждения о «национальных характерах». В основе лежит метафорическое уподобление некоей социальной общности человеку. Подобная «картина мира» делает логичным и оправдание жесткого политического лидерства, и призыв к единению, и очищение от «инородных тел». Базовая проблема, которую стремится решить органический национализм, заключается в поиске того «коллективного Мы», которые выглядело бы не проблемным, не подлежащим сомнению. Отсылки к истории, биологии и географии как раз и призваны разработать ту идейную систему, в рамках которой принадлежность к нации видится чем-то естественным и абсолютным.

Несомненно, органический национализм, если его довести до логического конца, приводит к расизму, который предполагает составление иерархий «высших» и «низших» рас. Философ Х. Арендт, еще на исходе Второй мировой войны, глубокомысленно заметила, что гитлеровский нацизм произрастает не из классического европейского национализма, а из империализма, т. е. из эпохи колониальных империй и привычки разделять «белую»(«высшую») расу и местных аборигенов. Теперь же эта логика, благодаря Гитлеру, оказалась применима относительно самой Европы. В какой-то степени Х. Арендт была права, называя Гитлера антинационалистом: вершиной лояльности для него было не государство, не германская нация (ведь если говорить о ней как о культурном единстве, то ассимилированные евреи никак не могут из нее исключаться), а арийская раса, наверху которой и были немцы[8]. В самом низу находились евреи. На ступеньке выше последних стояли славяне.

В «Майн кампф» («Моя борьба»), опубликованной в 1925–1926 гг., Гитлер писал, что евреи недостойны гражданских прав и не только принадлежат к «низшей расе», но и вообще не являются людьми. Гитлер считал себя мессией, призванным спасти мир от «еврейского засилья». Он постоянно повторял, что «еврейская зараза» приведет Германию к гибели. В рамках той «картины мира», которую разделял Гитлер, одним из главных признаков «низости евреев» стало отсутствие своего государства. Они не укоренены на определенной территории, а потому как «паразиты» живут в телах других наций. Заметим, что во время реализации политики Холокоста другой этнической группой, подвергшейся преследованиям и уничтожению, стали цыгане. Стоит ли говорить, что к оседлым цыганам нацисты относились более терпимо (конечно же, «пока еще более терпимо»), нежели к кочевым.

Однако для того, чтобы эти идеи, сколько бы ими ни была пропитана нацистская верхушка, «заработали» на практике, нужно, чтобы они овладели массами. Один путь — поиск «научной респектабельности», поддержка ученых, которые превратят набор предубеждений и стереотипов в респектабельную научную истину. Эту поддержку нацисты получили у ряда медиков, биологов и физических антропологов, щедро спонсируя их изыскания. Недаром в мировой истории закрепилась фигура доктора Й. Менгеле, одного из главных врачей в лагере смерти Аушвиц: именно он на перроне встречал прибывших евреев и отбирал тех, кого стоило отправить в газовые камеры сразу, а кому временно сохранить жизнь и определить на работу. Кто, если не доктор, ученый, имеет, с точки зрения нацистов, высшее право на селекцию? На утверждение того, кого следует убить, а кого оставить в живых?

Другой способ — массовая пропаганда. Ее задача состояла в том, чтобы дегуманизировать еврея, сформировать образ вечного врага, достойного только уничтожения. Ключевая метафора — «евреи — вши на теле нации»; соответственно убийство невинных детей, женщин и мужчин представлялось «очистительной мерой». Для понимая того, как работала пропаганда, мы хотим отослать к наследию философа Э. Левинаса. Этнический еврей, он служил во французской армии, после поражения 1940 г. попал в плен и провел в нем всю войну. Лагерный опыт и общение с немцами, жившими неподалеку, стал предметом философской рефлексии: «Другие, так называемые свободные люди, встречавшиеся с нами, дававшие нам работу все они сдирали с нас человеческую кожу. Мы были лишь псевдолюдьми, стаей обезьян . Наши приход и уход, наши горе и смех, болезни и развлечения, труд наших рук и тоска наших глаз; письма, которые нам передавали из Франции и забирали для наших семей, — все это происходило как бы в скобках. Существа, запертые в своем биологическом виде; несмотря на весь свой словарный запас, безъязыкие. Расизм — не биологическое понятие; антисемитизм — это архетип всякого интернирования. Даже социальное угнетение лишь подражает этому образцу. Оно заточает внутри своего класса, лишает средств самовыражения, приговаривает быть «означающими без означаемых», а значит, осуждает на битвы и насилия»[9].

Именно с этим связаны рассуждения Э. Левинаса о «насилии понятий», которые призваны стирать в людях субъективность, их самость, отличность и индивидуальность. Враг на фронте — это просто неприятель, набор категорий, которые в самом пошлом виде предстают в виде тиражируемого образа врага. Такого врага легче убивать. Вы смотрите на человека, а видите не индивидуальность, а навязанную категорию (например, «еврея»), к которой пропаганда пристегнула множество взращенных значений (они же — стереотипы). Тем самым пропаганда выстраивала дистанцию, отчуждала исполнителей от своих будущих жертв на идейном, ментальном уровне.

Говоря о нацистской политике геноцида, мы должны понимать, что речь идет о более широком процессе, нежели Холокост. Порядка 250 тыс. немцев были уничтожены в рамках программы Т-4 (ликвидация психически больных, с врожденными уродствами и других людей с «плохой наследственностью»). Около 210–250 тыс. цыган убиты в 1941–1945 гг. Сюда же можно включить миллионы советских граждан, погибших в оккупации, а также около 3,3 млн. советских военнопленных, доведенных до истощения и смерти. К ним также относились как к недочеловекам, о чем свидетельствуют следующие цифры: смертность военнопленных из Британии и США не превышала 3 %[10]. До того, как раскрутился маховик Холокоста в 1941–1942 гг., основными жертвами нацистской политики были поляки: речь идет о стремлении уничтожить их элиту (включая культурные слои, интеллигенцию). Нацисты считали, что без нее никакого сопротивления не будет. Эта же политика проводилась и на оккупированной территории СССР. Итальянский писатель К. Малапарте в 1941 г. в качестве журналиста сопровождал немецкие войска, атаковавшие СССР. В одной из украинских деревень сосредоточили 118 советских военнопленных. Немцы заставили их читать вслух газету «Правда», заявив, что те, кто проявит больше способностей, получат административную работу. 31 человек справился с заданием лучше остальных и все они были сразу же расстреляны. Немецкий сержант пояснил: «Россию надо очистить от этой ученой сволочи. Крестьяне и рабочие, которые умеют читать, слишком опасны. Они все коммунисты»[11].