Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс

Вечер завершился, и после восхитительного ужина Ли повез нас с Нортоном в отель. Мы вышли из машины и направились в свой номер, а Ли продолжал смотреть на кота и покачивал головой, словно никогда его раньше не видел. Когда мы проходили стойку регистрации, дежурившая за конторкой женщина, слегка помявшись, окликнула:

— Мистер Нортон?

Я тут же представил, что это очередной кошмарный эпизод в моей битве за сохранение собственного «я» и меня уже называют по имени моего кота. Но оказалось, что она обращается вовсе не ко мне, а к тому из нас, кто был вислоух. Я понял это, когда подошел к конторке и попытался затеять спор:

— Вообще-то моя фамилия Гитерс… — но заметил, что она не смотрит на меня. Женщина протянула руку погладить сидевшего в сумке Нортона и, глядя ему в глаза, проговорила:

— Я ваша большая поклонница. Хочу, чтобы вы знали, как мне жаль, что я не попала на ваши чтения, — не могла отлучиться с работы.

Я застыл на месте, как всегда, почти ожидая, что кот ответит: «Ничего страшного, дорогая. Хочешь, заходи ко мне в сумку, перекусим сухим кормом». Но он ничего не сказал, только солидно замурлыкал, когда рука женщины прошлась по его мягкой шерстке. Однако служительнице гостиницы этого было достаточно, и на ее лице появилось выражение, какого сам я добивался у женщин только в том случае, когда произносил заветные слова: «Билеты на Карибские острова».

Вторую остановку в Теннесси мы сделали в Мемфисе. Отчасти потому, что этого требовала реклама книги, отчасти потому, что газета «Нью-Йорк дейли ньюс» дала задание написать очерк о нашей с Нортоном поездке. Разумеется, когда редактор позвонила, она спросила, не смог бы Нортон подготовить материал. Убедившись, что она не шутит, я объяснил ей, как устроены кисть человека и лапа кота. Она выслушала и сказала:

— Мы не возражали, чтобы писали вы, но хотим, чтобы была изложена его точка зрения. Таким образом, вдобавок к тому, что я позволял фанатам кота его обожать, мое задание состояло в том, чтобы отразить его реакцию на картины и звуки Мемфиса.

Моя горячо любимая подруга Дженис, с которой мы давно вместе, выросла в Мемфисе и согласилась приехать ко мне. Мы втроем остановились в отеле «Пибоди», славящемся своей красотой, респектабельностью и утками. Да-да, вы правильно прочитали — именно утками. Каждое утро в девять часов открываются двери лифта, и служащий отеля выводит в вестибюль вереницу уток, которые вразвалочку пересекают пространство, пока не оказываются у большого мраморного фонтана. Утки вступают в воду и весь день с горделивым видом плавают в фонтане. В шесть вечера они выходят из воды, совершают в вестибюле обратный путь и скрываются в лифте. Не представляю, откуда они появляются, но хотелось бы верить, что из своего номера «люкс», а не из клетки на крыше. Но точно знаю одно: Нортона привел в восторг этот ежедневный ритуал. Мы прожили в отеле два дня, и каждое утро кот восседал на моем плече и любовался парадом крякв. В один из дней мы угощались в вестибюле напитками — Нортону нравились большие, удобные сиденья. Он прошел к фонтану и вспрыгнул на невысокий бортик. Обычному коту при виде такого скопления дичи могла бы прийти в голову мысль о раннем ужине, но по Нортону нельзя было сказать, что его потянуло на утятину. Ему было просто любопытно. Мне показалось, что он размышляет, каким образом этим уткам удается устраивать представление еще эффектнее, чем его собственное.

Мы приехали в Мемфис в начале лета, и температура была всего три сотни градусов по Фаренгейту. Дженис предупреждала меня, как там бывает жарко, но я отмахнулся, заявив, что люблю экстремальные температуры и чувствую себя в таких условиях как рыба в воде. Что, как правило, соответствовало действительности. Но пребывание в Мемфисе не походило на обыкновенный экстрим. Выход из охлаждаемого кондиционером помещения на летний теннессийский воздух я могу сравнить только с падением в недра ада. Но этот шаг нам сделать пришлось, поскольку я хотел показать Нортону «Грейсленд» — поместье «короля рок-н-ролла» Элвиса Пресли.

Элвис жил до эпохи Нортона. Кот был поклонником группы «Ар-и-эм» и Тома Петти. Но я решил, что немного истории рок-музыки ему не помешает. К сожалению, мы столкнулись с откровенным нарушением поправки к Конституции о кошачьих правах — прямым проявлением котизма: нас завернули от двери, заявив, что вход с кошками запрещен. Это нам показало, насколько мы оба оторвались от действительности. Нортон обедал в лучших ресторанах мира, его принимали в соборах и музеях Европы, и нас поразило, что его не пускают в общественное место, особенно такое, где выставлено больше замшевых и бархатных накидок, чем в любом другом помещении к востоку от Музея Либерэйса. Немного поспорив, мы смирились с судьбой и повернули обратно — туда, где стояла раскаленная стена жара, которую некоторые люди называют Мемфисом.

Желая поднять настроение моему коту, чьи чувства были явно уязвлены, отец Дженис Марв повез нас в «Коркиз» — самое замечательное место в мире, где подают барбекю. Жаль только, что там в отличие от не таких солидных и менее коммерческих заведений Мемфиса не поджаривают свиную колбасу. В «Коркиз» нас не могла достать тень менеджера Элвиса, известного как Полковник Том Паркер, и Нортон сидел на стуле, пережевывая восхитительные кусочки свинины и утешаясь удивленными причитаниями официантки, которая с сильным южным выговором то и дело повторяла:

— Ах, никогда не видела, чтобы кот ел барбекю.

За две недели мы изрядно покружили по стране. К этому времени я уже был, как обычно, во всеоружии.

Издатели нанимают авторам «эскорты» для сопровождения в каждом городе. «Эскорты» не только следят, чтобы мы прибывали вовремя и куда следует, они также знают сотрудников редакций газет, радиостанций и телеканалов. Им известны расписания и порядки, поэтому они могут облегчить всем жизнь. И благодаря им жизнь Нортона была намного спокойнее. Мы покидали Бостон (или какой-нибудь другой город, в котором находились) и совершали перелет в Дейтон (или другое место, куда нам надлежало прибыть). Когда нас везли в аэропорт, «эскорт» клал на заднее сиденье машины готовый к употреблению кошачий туалет, чтобы Нортон… мог пользоваться им до последней минуты перед посадкой на борт. По прибытии нас встречали у входа в аэропорт — узнать меня не представляло труда: я единственный из пассажиров выходил с котом на плече. Новый «эскорт» сопровождал нас из аэропорта, и в машине тоже имелся кошачий туалет, чтобы Нортону не пришлось ждать ни минуты. Я оставлял дома несколько совсем не лишних рубашек, чтобы втиснуть в багаж складные кошачьи туалеты и пяти- или десятифунтовый пакет с наполнителем, и вынимал, как только мы вселялись в гостиничный номер. Пусть мой приятель был отличным путешественником, но переезды — непростое дело для кошек, и я как мог старался облегчить Нортону жизнь во время этого тяжкого испытания. Я прекрасно сознавал, какую он мне оказывает любезность, и поклялся, что буду допускать его до работы лишь в тех случаях, когда он будет устроен с такими же удобствами, как дома. Перелеты ему давались немного легче, чем другим кошкам, поскольку, когда мы оказывались в самолете, бортпроводница уже получала по связи нужную информацию. Его часто узнавали и обеспечивали ВИП-обслуживанием. В то время как других животных задвигали в контейнерах под сиденья, Нортону большую часть времени разрешали сидеть у меня на коленях или рядом на сиденье, если оно оказывалось свободным. Обычно давали поесть, возились, ласкали. Но взамен приходилось выслушивать горестные и нескончаемые жалобы стюардесс, как они скучают по своим ненаглядным кискам. Однако игра стоила свеч, и я знал, что Нортон ценит мой стоицизм.