Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс

В тот вечер, когда приближался конец нашего вояжа, я понял, что не решусь говорить с Нортоном о непостоянстве перста славы. И заключил, что, наверное, будет полезнее самому присмотреться, как он относится к жизни, и приложить все силы, чтобы поучиться у мастера.

Когда наш рекламный тур завершился, я решил, что одному из нас пора на покой. И поскольку я мог зарабатывать деньги без Нортона, а он зависел от меня, если требовалось получить банку кошачьих консервов, выбор был простым. Самым разумным было, чтобы я продолжал участвовать в этой гонке, заниматься мышиной возней (уж простите мне это кошачье выражение) и добывал на жизнь. Но решение основывалось не только на финансовом расчете. Нортону прибавлялось лет — к тому времени стукнуло уже десять — и я хотел, чтобы он прожил остаток жизни с удобством и в довольстве. И voila[6]на этом закончилась его жизнь литературного льва (хорошо-хорошо, признаюсь, это преувеличение, я повысил Нортона в ранге в семействе кошачьих, но уж слишком оно красиво звучит, чтобы удержаться).

Однако это вовсе не означало, что закончились его путешествия. Никоим образом. Путешествия продолжались.

То, о чем я собираюсь рассказать, может показаться отступлением, но поверьте, это пусть и кружной, но законный путь вернуться к похождениям Нортона. А также хорошая возможность объяснить, как я понял, почему ценю проведенное с ним время.

Я человек не религиозный — ни по сути, ни по форме. Многие читатели об этом и сами догадались. Сужу по письмам, которые в прошлом получал от них тысячами. Большинство восторженных и теплых от тех, кто полюбил моего кота. Но приходили и другие, хотя их было меньше, зато они были резче — недоброжелательные, а некоторые откровенно мерзкие. С сожалением говорю, что эти письма были ответом на мои довольно безобидные замечания по поводу религии.

В из них утверждалось, что из-за моего легкомыслия и непочтительности в то время, как Нортон вознесется на небеса, сам я отправлюсь совершенно в противоположном направлении (авторы часто употребляли именно эту фразу: «в противоположном направлении» — боялись даже написать слово «ад»). Другие не обещали рая коту, а писали лишь затем, чтобы известить меня, что я проклят и осужден. Были и такие, которые присылали множество страниц, надеясь меня просветить или изменить мой образ мыслей. (Извещаю всех, кто собирается поступить подобным образом, — я эти опусы не читаю. И поскольку мне и так уже вечно гореть в геенне огненной, считаю, что не принесу себе большего вреда, если скомкаю их и выброшу. Иногда при этом я еще больше испытываю судьбу и думаю о чем-нибудь отнюдь не целомудренном.)

А авторы уверяли, что с удовольствием читали мои книги, но только до тех пор, пока не натыкались на шутку или ехидное высказывание о Боге, после чего меняли мнение и те же книги становились для них хламом. (Довожу до общего сведения: замечания в самом деле были ехидными. И если кто-то из обиженных купит эту книгу, самое время им сказать: я писал то, что думал. И теперь думаю также. Поэтому поспешите в книжный магазин и потребуйте назад свои деньги, чтобы не доводить себя до нового припадка истерического неистовства.)

Я получил письмо от мужа и жены, которые ежедневно по дороге на работу читали в машине вслух мою вторую книгу о Нортоне. Но чтение оборвалось, когда они дошли до каких-то языческих рассуждений и чуть не съехали с дороги в кювет. Недавно пришло письмо от женщины, обвинившей меня в том, что я растлеваю американскую молодежь. Она пришла к такому выводу, с ужасом прочитав, что мы с Дженис, не будучи женаты, спим в одной постели. Не хочу, чтобы Дженис зазнавалась, но должен заметить (опять-таки для информации), что эта потрясенная женщина не ведает, что теряет! И еще одна неприятная для нее новость: мы и с Нортоном много лет спали в одной постели, хотя тоже не были женаты. Мало того, он часто меня лизал. Случалось, что даже в губы!

Для тех, кто еще не отшвырнул с отвращением книгу, скажу, что, когда речь идет о религии, я не против чьих-то убеждений или веры в высшее существо или направляющую силу. Меня это вполне устраивает. Но слепая вера часто порождает фанатизм и лицемерие. Как всегда, нам следует учиться у кошек — самых нелицемерных тварей, а они, насколько мне известно, не посещают церквей, храмов или иных культовых мест, где не найти стоящей наготове миски с едой. Сделаем еще один шаг в аналогии: трудно представить, чтобы коты на протяжении истории уничтожали, подвергали гонениям, калечили, пытали, ненавидели или высмеивали миллионы себе подобных только потому, что те отказывались признавать существование некоего гипотетически обитающего на небе всезнающего, невидимого тигра.

Кошки никогда не позволяют символам затмевать реальность, что происходит, когда религию — или что-либо иное — наделяют статусом закона. Полагаю, что любой уважающий себя представитель кошачьих будет солидарен с моей нелюбовью ко всему, что снимает с нас ответственность за наши поступки или призвано помочь обрести воображаемое ощущение безопасности. Еще я не согласен с теми из моих двуногих, лишенных шерсти друзей, которые говорят, что ходят на религиозные церемонии, потому что те, мол, вызывают у них чувство единения. Благодарю покорно. Я предпочитаю подбирать собственный круг общения, основываясь на реальных взаимоотношениях и подлинных связях.

Что я действительно воспринимаю — не тревожьтесь, я не законченный болван-иконоборец, — так это идею ритуала. У меня множество ритуалов, я придерживаюсь их и люблю. Однако существует большое «но» (не стесняйтесь, зовите меня чудаком): я предпочитаю сам придумывать ритуалы и совершать их с друзьями, а не с незнакомцами, чьи, так уж случилось, далекие предки однажды обоготворили одного и того же человека, козла или огромного волосатого малого, который только и делал, что упивался нектаром на горе Олимп. Чем поститься в неизвестно почему выбранный день или исповедоваться раз в неделю, чтобы очиститься от грехов, я предпочитаю создавать собственные ритуалы из того, что мне приносит радость, имеет лично для меня значение и доставляет удовольствие, — духовное, интеллектуальное и физическое. Сюда относится ежегодный обед на День благодарения с одними и теми же близкими друзьями, традиционная поездка на Новый год в Прованс с другими, но не менее близкими друзьями, регулярное посещение баскетбольного четвертьфинала в Лас-Вегасе с приятелями, которые любят делать ставки и трепаться сутки напролет.

Понимаете, куда я клоню?

Думаю, что нет.

Дело в том, что каждый апрель мы с Дженис выполняем один и тот же любимый ритуал — едем в весеннее путешествие с группой из десяти-двенадцати близких приятелей. Выбираем место в Америке, где еще не многие из нас побывали, осматриваем достопримечательности, вкусно едим, с удовольствием пьем и радуемся обществу друг друга. Вот в чем состоит мое понимание истинного ритуала.

Он особенно приятен, если меня сопровождает мой любимый попутчик.

Первое весеннее путешествие состоялось в Новый Орлеан. Тогда мы не подозревали, что наши групповые выезды станут традицией, — думали ограничиться одним. Всю подготовку мы с Дженис взяли на себя, поскольку идея состояла в том, чтобы таким образом отпраздновать мой день рождения (впоследствии черновой работой по организации выездов занимались разные люди). Мы сняли «Ламот-Хаус», крохотную, изысканно-ветхую гостиничку во французском квартале. И примерно за неделю до отъезда я положил начало еще одному ритуалу — нескончаемым разговорам с менеджером отеля в попытке убедить, чтобы в гостиницу в качестве гостя пустили кота. В последующие годы я получал разные ответы от гостиничных работников на другом конце провода: «Пожалуйста, мы любим кошек» или: «Категорически нет. Мы не принимаем с животными. Это не обсуждается». Я настаивал, уверял, что оплачу любой нанесенный ущерб, включая счета за дополнительную уборку (хотя делать этого не приходилось, поскольку Нортон был чистоплотен и уважал чужую собственность). Я был готов платить за кота, как если бы он был полноценным гостем (хотя ему не требовались ни отдельная комната, ни кровать, ни полотенца, ни еда; он обходился двумя небольшими мисочками — одной для воды, другой для корма, которые можно держать в ванной). Если ничего из этого не действовало, я прибегал к тяжелой артиллерии — называл его имя. В девяноста девяти процентах это срабатывало, и я слышал голос на другом конце провода: «О, Нортон, это совсем иное дело».