Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

Все вышесказанное было выше сказано исключительно ради того, чтобы прояснить следующее обстоятельство: я намереваюсь рекомендовать вам одну книгу. На самом-то деле, конечно, не одну, а несколько книг, от чтения которых я получил — и впредь надеюсь получать — истинное удовольствие. Речь идет о цикле романов, посвященных британскому флоту и сочиненных Патриком О’Брайаном: в Англии и в США вышло уже около десятка книг этой серии, а в Испании пока опубликованы только две: «Капитан первого ранга» и «Капитан второго ранга». Рекомендовать же хочу по нескольким причинам. Во-первых, потому, что всегда считал, что нет подарка лучше, чем предложить вниманию просвещенной публики еще неведомое ей произведение. Во-вторых, потому, что эти романы написаны как раньше и как всегда романы писались — там есть морские сражения и Средиземное море во времена лорда Нельсона, ураганы и абордажи, щепки, отлетающие от обшивки фрегатов, корсары, доблесть и зверство, капитан Джек Обри и его друг доктор Мэтьюрин, которые с каждой следующей страницей проникают в душу все глубже — да так, что забыть их делается невозможно. И для чистых сердцем читателей они становятся такими же близкими друзьями, как д’Артаньян, Нед Ленд, Эмилио де Рокканера[5], Джим Хокинс, Соколиный Глаз, Шерлок Холмс и доктор Ватсон или Пардайяны[6]. Имена и сюжеты служат открытой дверью для самого доступного на свете приключения — чтобы переживать его, достаточно лишь перелистывать страницы хорошей книги.

Но есть еще и «в-третьих» — третья и самая личная причина. Я обнаружил эти книги совсем недавно и вновь обрел в них удовольствие, на которое уже давно перестал надеяться, — погрузиться в завораживающую стихию пока еще никем тебе не рассказанной истории. Я был счастлив с обоими романами о капитане Джеке Обри и желаю, чтобы это счастье длилось. А поскольку английский у меня, честно говоря, не ахти, а мне хочется, чтобы их прочло как можно больше народу, чтобы им сопутствовал настоящий читательский успех, пусть издательство озаботится переводом и выпуском в свет всего цикла. И чтобы я мог еще долго-долго встречать утро (лязгая зубами от рассветной свежести) на мостике «Софии», гоняясь за вражеским парусом, мелькнувшим под дождем на горизонте, а ветер пусть посвистывает в снастях, а комендоры готовят орудия к бою.

Расстояние сокращалось с каждой секундой. Отец, чувствуя, что легкие вот-вот лопнут от напряжения, сделал последнее усилие, чтобы заслонить от преследователей жену с дочкой, мчавшихся рядом. Сто метров… пятьдесят. Бегство было бесполезно, и он знал, что нет ни единого шанса ускользнуть. Он почти слышал, как рев мотора прорезают ликующие крики преследователей, подбадривающих друг друга в этой жестокой травле. Двадцать пять метров. В грохоте безжалостной погони он различал жалобные стоны дочери. Будь все проклято, подумал он и все же из последних сил попытался загородить ее своим телом. Но ничего уже сделать было нельзя, и, кроме того, он был измучен вконец.

Медленно, устало развернулся, готовый броситься на врагов, но в этот миг услышал гром и почувствовал первый удар гарпуна. Ослепленный яростью и болью, неистово рванулся, чтобы найти врага и отплатить ему, но никого не увидел — раздавались только новые раскаты грома, чувствовалось лишь, как снова и снова вонзается остроконечное железо в его плоть. Трос опутал плавники, и вода вокруг сделалась красной от крови, так что он ничего теперь не видел. В отчаянии он слышал повторяющиеся хлопки, но били уже не в него, и прежде чем погрузиться в ничто, он успел еще уловить отчаянный вопль жены. «Может быть, хотя бы дочь сумела уйти», — мелькнуло в его гаснущем сознании. Потом он умер и закачался в крови, а чуть подальше его дочь — трехметровый детеныш — плавала вокруг умирающей матери, толкая ее то плавником, то лбом и спрашивая, почему та не спасет ее от железной рыбины, которая, разрезая красную воду, приближалась с гибельной неумолимостью.

(Конец художественной прозы. Вышло, быть может, несколько мелодраматично, но ведь описано все так, как было на самом деле. Несмотря на то что промысел китов запрещен, японцы и норвежцы продолжают их истреблять, и на ежегодном собрании, состоявшемся в Шотландии недели две назад, дали понять, что на международные требования им, как и прежде, плевать в высочайшей степени. Только в этом году сцена, которую я описал выше, повторилась в водах Атлантики и Тихого океана восемьсот раз.)

А сам я впервые увидел китов в пятидесяти милях южнее мыса Горн. Я был на борту «Баия Буэн Сусесо» — аргентинского сухогруза, впоследствии потопленного британской авиацией во время войны за Мальвины-Фолкленды, — и тот день был полон странных встреч. Утром — с англичанином, который в одиночку на утлом суденышке обогнул мыс Горн, после того как целую неделю болтался в море, а потом у нас по курсу то появлялся, то исчезал маленький белый кит. Днем целый выводок минут пятнадцать держался с нами вровень по левому борту. Сначала я увидел, как серая с белыми подпалинами на хребте громадина с величавой медлительностью скользнула между двумя валами и скрылась из виду. Я остался стоять, разинув рот и вцепившись в планшир, спрашивая себя, вправду ли это было — или мне привиделось. И еще продолжал спрашивать, когда исполинская спина возникла снова, а рядом с ней — другая, и еще одна, а потом огромный хвостовой плавник — точно такой, как на гравюрах-иллюстрациях к «Моби Дику», — вынырнул и вновь исчез в вихре пены.

Я даже и не дернулся за фотоаппаратом — до такой степени страшно мне было хоть на миг выпустить из виду это завораживающее зрелище, так неразрывно связанное с моими любимыми книгами, с моими снами. И стоял в оцепенении до тех пор, пока стая китов — из благоразумия, разумеется, — не сменила курс. И уже очень скоро ее можно было разглядеть только в бинокль, а потом киты, не погружаясь в воду полностью, и вовсе скрылись из виду, медленно удаляясь по направлению к студеным антарктическим широтам.

Это было 18 февраля 1978 года, и я никогда не забуду этот день. Так что у меня, как видите, есть личные причины желать всем норвежским и японским китобоям наскочить на мины, оставшиеся со времен Второй мировой или Войны в Заливе, или на еще какие-нибудь, и отправиться к соответствующей матери. А будь у меня подводная лодка, я бы, уподобившись корветтенкапитану Прину при Скапа-Флоу[7], с восторгом шарахнул их торпедным залпом. Но субмарины нынче дороги. Да и потом, я все же полагаю, что закон, который на страдания невинных жертв обычно смотрит сквозь пальцы, стрельбу торпедами даже по таким подлецам не одобрит.