Фирма - Джон Гришэм

– Все?

– Именно так, сэр. Мы не можем этого гарантировать, но есливы придете к нам, проработаете десять трудных, напряженных лет, станетекомпаньоном, проработаете еще десять лет и не превратитесь к сорока пяти годамв мультимиллионера, вы окажетесь первым за последние двадцать пять лет.

– Ваша статистика впечатляет.

– Впечатляет наша фирма, Митч, – подхватил Ламберт, – и мывсе гордимся ею. Мы живем тесным братством. Нас мало, и мы привыкли заботитьсядруг о друге. Между нами нет той смертельной конкурентной борьбы, которойпрославились крупные фирмы. Мы очень осторожны в выборе тех, кого нанимаем, истремимся к тому, чтобы каждый новый сотрудник как можно быстрее сталкомпаньоном. Именно поэтому мы не жалеем времени и денег – ни на самих себя,ни, в особенности, на наших новых сотрудников. Редко, крайне редко случается,чтобы юрист уходил из нашей фирмы. Мне, собственно, и не приходилось о такомслышать.

Мы всеми силами способствуем карьере молодого сотрудника. Мыхотим, чтобы наши люди были счастливы. В фирме считается, что это наиболеевыгодный способ строить взаимоотношения.

– Вот еще немного впечатляющей статистики, – добавилМакнайт. – В прошлом году текучесть кадров для фирм нашего масштаба или большихсоставила в среднем двадцать восемь процентов. В фирме “Бендини, Ламберт эндЛок” – ноль. В позапрошлом году – ноль. Много воды утекло с тех пор, когда изнашей фирмы кто-либо уходил.

Внимательнейшим образом продолжали они изучать его, им нужнобыло увериться в том, что информация не только дошла до адресата, но и была имадекватно воспринята. Каждый момент беседы, каждый вопрос были очень важны дляних, однако прежде всего требовалось установить, понял ли этот молодой человек,осознал ли, что если он примет их предложение, то это его решение будетбесповоротным, будет окончательным? Видит Господь, то, что можно было объяснитьему сейчас, они объяснили. Позже придет время и для другой информации.

Безусловно, знали они гораздо больше, чем могли сказать ему.Они знали, например, что его мать живет в легковом прицепе на городском пляжегорода Панамы вместе со своим новым мужем – вышедшим на пенсиюводителем-алкоголиком. Знали, что она получила 41 000 долларов страховки запогибшего первого мужа, промотала большую их часть, а после того как ее старшийсын был убит во Вьетнаме, немного тронулась. Им также было известно, что еговоспитанием никто не занимался, рос он в нищете, и на ноги его поднимал егобрат Рэй (которого они никак не могли найти) и какие-то жалостливыеродственники. Нищета ранит очень больно и, как они безошибочно предвидели,заставляет человека сломя голову добиваться успеха. Отличную учебу и игру вфутбол ему еще приходилось совмещать с работой в ночном магазинчике – тридцатьчасов в неделю. Они знали, что он привык мало спать. Знали, что он был голоден.Он был их человеком.

– Вы приедете к нам? – спросил его Оливер Ламберт.

– Когда?

В этот момент он думал о черном “БМВ-318” с откидным верхом.

Старушка “мазда” с тремя вмятинами на кузове, с покрытымтрещинами ветровым стеклом стояла на склоне в канаве, с вывернутыми на сторонупередними колесами – чтобы не скатилась. Эбби просунула руку в окно дверцы иоткрыла ее изнутри, дважды сильно дернув. Уселась, вставила ключ зажигания,нажала на педаль сцепления, выровняла колеса. “Мазда” начала медленно сползатьсо склона. Почти не дыша, Эбби сидела, закусив губу, и ждала, когда оживетдвигатель.

С предложениями от трех известных фирм до нового автомобиляоставалось всего четыре месяца. Ничего страшного, она подождет. Ведь жили жеони целых три года в полной нищете в крошечной двухкомнатной квартиркеуниверситетского кампуса, стоянки которого были забиты “порше” и спортивными “мерседесами”.

Большей частью они держались в стороне от однокашников мужаи ее коллег по работе – студенческий городок был бастионом снобизма наВосточном побережье. Кто они для окружающих – деревенщина из Кентукки, друзейнет. Но они выжили и были счастливы наедине друг с другом.

Чикаго ей нравился больше, чем Нью-Йорк, пусть даже и окладтам пониже, зато подальше от Бостона и поближе к Кентукки. А вот Митч что-тотемнил, различные варианты он просчитывал и взвешивал только в своей голове, снею же почти не делился. Посетить Чикаго или Нью-Йорк вместе с мужем ее неприглашали. Она устала гадать. Ей хотелось услышать наконец ответ.

В нарушение правил она опять-таки припарковала машину насклоне; до дома ей нужно было пройти пару кварталов. Их квартира была одной изтридцати, расположенных в двухэтажном доме из красного кирпича.

Стоя у двери, Эбби копалась в сумочке в поисках ключа. Дверьнеожиданно распахнулась, Митч буквально втащил ее вовнутрь, повалил на кушетку,набросился с поцелуями. Она успела только вскрикнуть и рассмеяться; ноги и рукиее нелепо болтались в воздухе. Они целовались и обнимались долго, так же, какэто делали будучи подростками: минут по десять, с ласками и стонами, когдапоцелуй был развлечением, таинством и высшим наслаждением.

– Боже мой, – проговорила она, когда они насытились, – этопо какому же случаю?

– Чувствуешь, как пахнет?

Она посмотрела по сторонам, повела носом.

– Да, только не пойму чем.

– Это жареная лапша с курятиной и тушеные яйца. От Вана.

– Хорошо, но все же, что случилось?

– Плюс еще бутылочка не самого дешевого шабли. Пробка изпробки, а не из пластмассы.

– Что все это значит, Митч?

– За мной! – скомандовал он.

На небольшой кухонный стол, прямо среди блокнотов и журналовнаблюдений за детьми, он водрузил большую бутылку вина и пакет с обедом изкитайского ресторанчика. Пока Эбби разбирала кавардак на столе, Митч откупорилбутылку и наполнил два пластиковых стаканчика.

– Ну и встреча была сегодня.

– С кем?

– Помнишь ту фирму из Мемфиса, месяц назад я получил от нихписьмо?

– Помню. Не очень-то она тебя тогда впечатлила.

– То-то и оно. Я впечатлен – больше некуда. Они занимаютсяналогами и платят неплохие деньги.

– Насколько неплохие?

Он медленно и со значением вывалил на тарелки лапшу, досталкрошечную бутылочку с соевым соусом. Она терпеливо ждала. Не спеша Митч раскрылдругой пакет, с яйцами. Отпил вина, провел языком по губам.

– Сколько? – повторила Эбби.

– Больше, чем в Чикаго. Больше, чем на Уолл-стрит.