Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

По такому случаю Карим надел белую рубашку, рукава которой были слишком коротки для его невероятно длинных рук, и повязал синий галстук, висевший на нем криво.

— В твоем возрасте — и уже капитан! — воскликнул де Пальма. — Так ты можешь дорасти до комиссара.

— Не смейся надо мной!

— Ты на это способен, сынок. Полицейских такого размера, как ты, в нашем заведении меньше десятка.

— Это ты меня всему научил, Барон!

— Увы! — Де Пальма сморщился, всем лицом выражая печаль. — Через три недели моей работе конец. Барона не станет.

Карим почувствовал себя лишним в этой красивой сцене грусти о прошлом. Желая отвлечься, он стал смотреть на часы у себя на руке.

— Этот кабинет немного похож на исповедальню! — продолжал де Пальма. — Исповедальня без священника… Я вижу перед собой тех бедняг, которые сидели здесь. Их левое запястье приковано к этому кольцу. Сколько парней кричали здесь, что невиновны! Было и несколько женщин. И трое приговоренных к смерти, словно три карты одного достоинства в покере. Я не могу стереть из своей памяти их лица. Я и теперь еще храню в памяти их слезы, крики, мольбы…

— И все-таки у тебя было несколько великих дел! Тебя не просто так прозвали Бароном.

Чтобы прекратить этот разговор, раздражавший его, словно неприятный запах, де Пальма взял в руки картонную коробку, которую купил у торговца овощами и фруктами на улице Епископства.

— Начну приводить все в порядок, — сказал он, отпер ящики и высыпал их содержимое прямо в коробку.

В нее посыпался дождь из мелочей — визитные карточки, старые ластики, раздавленные гильзы, огрызки карандашей и клочки бумаги, на которых были нацарапаны смешные записки.

Тридцать лет работы в уголовном розыске — это не пустяк.

— Не забывай, что ты должен протянуть здесь еще три недели, — пошутил Карим.

Де Пальма надел форменную куртку и запихнул в кобуру пистолет.

— Мне надо уходить. У меня назначена встреча с одной специалисткой по первобытным людям, и место встречи неблизко.

— Вот как?

— В бухте Сюжитон чуть не потонул ныряльщик. Туда я и собираюсь.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Не надо: ты должен открыть шампанское на празднике.

Де Пальма положил три пальца на его плечо, изображая капитанские погоны. Бессур, как всегда, оставил без внимания шутку своего начальника, который, в сущности, не чувствовал никакого уважения к званиям, авторитету начальства и нашивкам на мундирах. Он принял серьезный вид и сказал:

— Несчастный случай в Сюжитоне! Я думаю, это то, о чем я читал в газете. Он произошел в пещере Ле-Гуэн?

— Перед самым выходом из нее. На глубине меньше тридцати восьми метров.

— Это не несчастный случай?

— Я ничего не знаю, сынок. Когда речь идет о пещере Ле-Гуэн, я всегда жду худшего. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Почему? Это было написано в газете?

— В общем… да.

— Только этого не хватало!

Бессур отвернулся. Де Пальма терпеть не мог выпивок по случаю приезда, отъезда, повышения — и вообще любых выпивок.

В автомобилях «альфа-ромео Джульетта» 1959 года радиоприемник находился справа от трех больших круглых хромированных счетчиков, как раз над зеркалом заднего обзора, которое было укреплено на пульте управления. Поэтому, чтобы найти нужную станцию, требовалась некоторая ловкость пальцев: надо было поворачивать ручку вправо, причем медленно, чтобы не свести с ума тюнер. Барон уже давно не решался даже прикоснуться к этому устройству и никому не позволял этого делать. Игла указателя радиостанций в легендарной машине-купе много десятилетий назад остановилась на станции «Франс-Мюзик» и с тех пор не двигалась с места.

Когда инспектор выезжал с подземной парковки особняка Епископства, радио ожило. Несколько секунд из приемника раздавался треск, а потом вырвались (звучавшие в монофонической записи) последние такты большой арии Радамеса из оперы «Аида»:

Воздвигнуть тебе трон

Рядом с солнцем…

Де Пальма узнал голос Пласидо Доминго, вспомнил год, когда была сделана запись, — 1974-й, и долго ждал, когда же прозвучит героический си-бемоль и на сцене появится Амнерис в исполнении Фиоренцы Косотто — певицы со сказочно прекрасным голосом. Но вместо нее заговорил какой-то музыковед-комментатор. Это была познавательная передача о великих артистах. Де Пальма слушал его рассеянно. В любом случае туннель, который шел от старинных доков до квартала Тимон, надолго заставит замолчать этого специалиста по музыке.

Поездка продолжалась еще полчаса. Полицейский проехал через кварталы, которые лепились к крутым склонам горы Сен-Сир и ущелья Жинест, и добрался до последних домов города.

Марсель остановился у порога цепи маленьких, окруженных горами бухт, которые назывались старинным словом «каланки». Ржавый шлагбаум, а за ним — проложенная огнем дорога, которая поднимается к перевалу Сюжитон.

Эта тропа сначала карабкается вверх, к перевалу, среди потрепанных ветром дубов и сосен, посаженных, чтобы восстановить растительность в долинах после опустошительных пожаров. После узкого ущелья возникает ложбина, которая спускается к маленькой бухте. На чистом дне моря черными пятнами выделяются скопления морской травы посидонии. На глубине тридцати восьми метров под водой есть узкий проход, по которому можно подняться в недра горы и попасть в грот Ле-Гуэн — пещеру со свободным доступом воздуха, на стенах которой сохранились написанные краской или прочерченные резцом рисунки первобытных людей.

Тишину разорвал пронзительный крик. Ястребиный орел поднялся в воздух над Сюжитоном и стал искать воздушные потоки, которые поднимаются вверх вдоль утесов.

Де Пальма сошел вниз по тропинке и оказался на узком ступенчатом выступе скалы, который служил наземным командным пунктом для пловцов. Через несколько секунд Полина Бертон вынырнула на поверхность и жестом дала понять, что видит полицейского.

Техники из DRASM[11]суетились вокруг герметичного ящика, который поднимался вверх на пеньковом тросе. Полина скользнула на борт «Археонавта» (так называлось судно ее экспедиции) и исчезла внутри ровно на столько времени, чтобы повязать голову полотенцем и надеть потертые джинсы и оранжевую флисовую куртку.

— Здравствуйте, месье де Пальма. Спасибо, что пришли.

Пожатие ее руки было крепким. Полина Бертон не носила обручального кольца и не красилась. Погружения в воду и укусы жгучего солнца оставили морщины на ее продолговатом лице. Глаза у нее были серые, очень живые.