Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб - Иосиф Линдер

Наконец гроб вкатили на тележке-катафалке в зал и установили на постаменте. Обнажив головы, присутствующие провожали взглядом тело покойного, обмениваясь удивленными взглядами и репликами. Смерть никого и никогда не красит, но тяжелая, мучительная болезнь практически до неузнаваемости изменила облик высокого сильного мужчины. Он стал похож на высохшую мумию, обтянутую пожелтевшей кожей. Друзья с трудом узнавали своего боевого товарища и еще больше мрачнели, опуская взгляды в пол…

Пол был приятно прохладным. В пекле юга и при дефиците питьевой воды это было спасением, но спасением, опасным своими последствиями. Прохлада пола манила, но одновременно увеличивала шансы свалиться с тяжелейшей простудой. Я нехотя надел шлепанцы и продолжил мерить свое бунгало шагами. Все складывалось великолепно и одновременно ужасающе отвратительно.

Неожиданный и быстрый успех моего предприятия породил массу сопутствующих проблем. Жуткая и гремучая смесь переживаний лишила сна или вернула в него кошмары, основательно забытые со времен раннего детства. Внутри все клокотало. Опресненная вода в душе не снимала напряжения, а погружение в море скорее походило на заплыв в теплом бульоне первобытного океана.

Одно приносило облегчение, и то лишь на короткое время: давнишнее изобретение советских морпехов в виде смеси малибу, старого и крепкого семидесятишестиградусного ямайского рома и холодного кокосового молока с добавлением мелко колотого льда из дистиллированной и прокипяченной воды. Но злоупотреблять этим удовольствием в угоду потенциальной ангине совсем не хотелось. Накопленная энергия не могла найти выхода, и я метался целыми днями по комнатам глинобитного домика с традиционной испанской вентиляцией, которая позволяла обходиться без кондиционера, но не могла спасти от вынужденного, приводящего в исступление бездействия и ожидания.

Все возможные связи были потеряны, оставалось еще несколько дней, которые необходимо было просто пережить, чтобы потом спокойно выбираться из всей этой жаркой августовской кутерьмы. Надо было принимать решение. Наконец мысли выстроились в более или менее стройную шеренгу и, будучи расставленными по местам, позволили создать целостную картину происходящего.

Да, необходимо рискнуть и позвонить, обозначившись и построив хотя и тонкую, но все-таки реальную линию подстраховки. Телефон никак не хотел соединяться с континентом, выдавая нечленораздельное бульканье и электрический треск за подобие своей активности. Только через полчаса тщетных и неудачных попыток удалось дозвониться по нужному телефону, но искомый абонент отсутствовал, и пришлось оставить свой номер для обратной связи. Трубка массивного, почти антикварного аппарата с грохотом опустилась на белый корпус.

Стрелки часов ползли по циферблату с неимоверной медлительностью, а солнце делало все возможное, чтобы пробраться внутрь помещения и нагреть его вместе со всем, что в нем находится, до предельно высокой температуры. Я забрался в спальню, открыл внутренние ставни, создавая конвекционный поток, спасающий от невыносимого зноя и, упав на постель, забылся тем тревожным, поверхностным сном, который так необходим, когда возникает потребность убить время.

Звонок подбросил меня на кровати, и я бросился к телефону. Вначале в трубке несколько раз что-то громко треснуло, как будто кто-то ломал на куски мембрану. Я слегка отвел трубку в сторону, но тут же опять прижал к уху, услышав в ней уже знакомый голос с мягкими обертонами:

– Добрый день. Как погода?

– Здравствуйте. Жара стоит невыносимая, но по прогнозу, может быть, через пару дней будет чуть свежее. Если прогноз не оправдается, то такая жара может простоять еще пару недель.

– Не обгорите на солнышке. До свидания.

В трубке раздались короткие гудки, но этот на первый взгляд ничего не значивший разговор вдохнул в меня новые силы, и я почувствовал себя гораздо увереннее. Я бросился в душ, и даже теплые струи опресненной воды показались мне чуть прохладней обычного. В желудке запорхали бабочки, как перед выходом на поединок, а под ложечкой засосало от внезапно проснувшегося голода. Теперь можно было работать дальше…

Прощальные речи были сдержанно-деловыми, сухими и предельно корректными. Выступавшие словно боялись сказать лишнее и в то же время старались отдать должное навсегда покинувшему их ряды товарищу. Несколько венков в изголовье и пара десятков букетов закрыли подножие гроба. Речи закончились, люди поочередно подходили к гробу, брались за его край и безмолвно прощались с тем, кто уже не мог им ответить. Обойдя гроб, люди подходили к осиротевшим дочерям покойного, чтобы поддержать их, передать им частицу того тепла, которое не досталось их ушедшему товарищу…

Траурные венки, словно почетный караул, выстроились около похоронного автобуса. Курсанты медленно пронесли гроб мимо застывшей шеренги людей. Дверца автобуса закрылась, и через минуту траурная процессия двинулась в сторону кладбища. Ехали колонной, медленно, словно нехотя, стараясь оттянуть момент окончательного прощания, давая возможность еще раз мысленно вернуться к своим воспоминаниям…

Вечно суетящаяся и равнодушная Барселона прощалась со мной неласково. Стояла все та же изнуряющая жара. Полуденная сиеста смела большинство живых существ с улиц, чтобы впустить их обратно только к заходу солнца, когда морской бриз зальет это пекло прохладным воздухом. Лишь после этого люди смогут облегченно вздохнуть, город наполнится шумом голосов, оживут бесчисленные уличные кафе и в тенистых аллеях появятся наслаждающиеся вечерней прохладой прохожие.

Тяжелые стальные ворота захлопнулись за моей спиной, и я остался один на один с обжигающим августовским солнцем. Мне надо было пережить весь этот день под палящими лучами солнца, слоняясь по городу и таская за собой прилипчивых сопровождающих, которые никак не хотели отставать. Наконец я взял такси и поехал в аэропорт, зарегистрировал билет на последний рейс и, чтобы не таскать багаж, оставил его на стойке регистрации для отправки, а затем вернулся в город, чтобы пробыть там до вечера.

Небольшой самолет авиакомпании «Иберия» круто взмыл в небо, и только пассажиры успели справиться с предложенным им не слишком изысканным питанием, как машина стала снижаться, маневрируя в своих воздушных коридорах.

Рейс был последним, терминал почти пустым. К тому же суббота сказывалась на сотрудниках аэропорта. Все, кто мог, уже отправились на выходные отдыхать, а тем, кто дорабатывал смену, совсем не хотелось работать. Они словно отбывали ненавистную повинность, отмахиваясь от пассажиров, как от назойливых, надоевших мух.

Я сразу увидел знакомую фигуру: слегка сутулящийся человек с вкрадчивыми манерами и мягкой поступью неторопливо направлялся в мою сторону. Кейс был у меня в руках, а вот чемодана на багажной вертушке мы так и не дождались. Полицейский и таможенник с явным неудовольствием оформили бланк о пропаже багажа и были рады нашему уходу, обнадежив на прощание знаменитой испанской фразой:

– Маньяна, маньяна[1].