Автобиография Иисуса Христа - Олег Зоберн

Я ходил смотреть на это вместе с Ревеккой. Она с ужасом разглядывала труп, а я украдкой смотрел на ее смуглую тонкую шею с завитками волос. Наш Бог знал, что делал, когда вылепил Ревекку из волшебной глины. Кажется, именно тогда я впервые почувствовал себя мужчиной.

Мертвецы часто валялись в Нацерете прямо на улицах, и никому не было до них дела, особенно если при жизни они не были евреями. Наверное, никакая беда не соответствует тому позору, когда ты умер и открыто гниешь под забором. Впрочем, свободу от этого могут подарить дикие животные, например шакалы, которые придут на запах разложения и спасут тебя. Да, шакалы – лучшие в этом деле, проводники из нашего зыбкого царства смерти в мир, где смерти нет.

Один египетский врач сказал мне, что лучший способ покорить человека – создать его двойника, который будет полностью под твоим контролем. «Делай с двойником что хочешь, – объяснил египтянин, – и это неизбежно отразится на человеке-подлиннике». Мне исполнилось тридцать лет, я был сообразителен, здоров и знал, что делал, и Бог решил устроить мне испытание – появился человек, который хотел стать мной, занять мое место, и слух об этом распространился далеко за пределы Иорданской долины. Он говорил о вечной радости, свободе выбора, о светлом и справедливом царстве будущего… Но, в отличие от многих болтунов в шкурах мессий, он действительно обладал духовной силой.

По слухам, у нас с ним даже матери были одного возраста. Но он придумал что-то новое – приобщал каждого желающего к вечной жизни с помощью воды. Его звали Иоанн.

Это было мудро, ведь для многих земледельцев, живущих на краю пустыни, вода означает жизнь. И люди верили Иоанну.

К тому времени я давно оставил своих родителей, уйдя из Нацерета. Я путешествовал по еврейской земле от Кесарии Филипповой до городов Идумеи в поисках знаний и оттачивал мастерство проповедника. Заходил и в соседние царства – в Египет и Ливию, был в Аравии, плавал в Киринею на римском корабле, добирался до Галатии и берегов Северного моря. Не был в Элладе, но мечтал при первой возможности посетить Афины и Академию, а также Киссию, где живет знаменитая эвлайская община магов и находится колодец, который содержит смесь воды, масла и смолы, а когда зачерпнутое выливают, то жидкости текут порознь, и в этот момент, глядя на них, можно точно предугадать будущее. Я учил языки и обычаи, много читал. Каким праздником было попасть в библиотеку Александрии! Или, заплатив смотрителю, получить доступ к свиткам в хранилище книг иерусалимского Храма! Я целыми неделями сидел там с какими-то полусумасшедшими старцами, которые за пару медных монет могли найти любые сведения или возвести твою родословную хоть к Саулу[5], хоть к евнуху Абагде. Мне удалось побывать даже в личной библиотеке префекта Иудеи, где он собрал немало книг римских поэтов и греческие научные тексты.

Чтобы иметь возможность читать, я некоторое время работал в Александрийской библиотеке, получая скромное жалованье. В то время ее хранителем был Дионисий Киликийский. Проверив мои знания, он поручил мне исправить ошибки в переводе Торы на греческий, который второпях сделали еврейские священники по просьбе Деметрия Фалерского[6]. Несколько месяцев они жили на острове Фарос, пируя за счет царя Птолемея[7], которого смогли очаровать своими сладкими речами, и работали в перерывах между возлияниями, но перевод все равно получился слишком сухим. К тому же в нем отсутствовали некоторые фрагменты: сильные заклинания, эротические подробности и описания некоторых изощренных казней. Естественно, я не в силах был восстановить все это и, сидя в прохладной тишине библиотечной анфилады среди каменных ящиков со свитками, лишь привнес в перевод немного поэзии, в которой знали толк мои предки. Особенно тщательно я выправил псалмы Давида.

Вернувшись из Египта, я перебивался случайными заработками, часто одалживал деньги, не имея возможности их вернуть, жил где придется. Недоедал. Иногда все, что было у меня в дорожном мешке, – это горсть сухих фиников или черствая лепешка, полученная в дар.

Я работал учителем в семьях богатых людей, обучая грамоте детей, а иногда и самих хозяев. Один человек хорошо заплатил мне за то, что я научил читать и писать его любимую наложницу. Признаться, я занимался с ней не только грамматикой.

Долгое время я не мог научиться разговаривать с толпой, и это приносило мне много страданий. Бывало, пылкой речью я собирал вокруг себя людей где-нибудь в Галааде или в бедном селении на берегу Есевонского озера, обещая им прозрение, как вдруг умолкал на полуслове в каком-то отчаянии, будто ослепленный догадкой: все бесполезно. Надо мной смеялись, меня били. Часто я сам ввязывался в драки, испытывая судьбу и твердость своей руки. Меня сажали в темницы, но ненадолго, пытались судить за мелкие кражи и соблазнение чужих жен, но всегда удавалось каким-то чудом откупиться, найти невероятные доказательства своей правоты, сбежать из города.

Ко мне всегда тянулись женщины, и я благодарен судьбе за то, что знал лучших из них – умных и чутких, без заботы которых я давно умер бы с голоду или от непосильной работы в поле либо пополнил бы ряды тех бродяг, чьи белые кости лежат при дорогах в пустыне.

Однажды я шел в Иерихон и остановился на вершине холма, в нескольких поприщах от этого старинного города. Я был один, каменистая тропа вела вниз, в зеленую долину, в которой раскинулся огромный масличный сад. Я долго смотрел на серебристые кроны деревьев, уходящие вдаль, и вдруг они показались мне морем расплавленного металла, озером Халколиван, в котором было растворено все человеческое знание, в том числе слова всех языков мира. Я понял, что эта первозданная огненная масса ждет меня, я должен был стать ее демиургом. И в тот момент я научился видеть живые буквы еврейского алфавита! Алеф, Хет, Шин… – они были из огня и ветра, из меда и вина, из гнусной правды и добродетельной лжи, и с их помощью можно было сделать что угодно, ибо они лежали в основе мироздания.

Видение продолжалось недолго, но в тот момент я изменился – я понял, что именно передо мной должны расступиться воды этого раскаленного моря. В тот момент поднялся ветер, деревья зашумели, будто предостерегая меня: «успокойся, тебе это не под силу, утихни», но я воздел к небу руки и закричал от восторга, потому что увидел скалу, из которой мы иссечены, и заглянул в глубину рва, из которого мы извлечены, увидел лица Авраама и Сарры[8]…

Масличные деревья живут очень долго, и если какой-нибудь человек вдруг научится слушать их, мой торжествующий вопль донесется до него.

Я жил в разных местах, но моя полоумная мать каким-то образом узнавала, где я находился, и время от времени передавала мне послания со случайными людьми. Я не отвечал. Она по-прежнему за что-то сердилась и обижалась на меня, хотела научить меня жить по законам, вести оседлый образ жизни…