Любовница Синей бороды - Лариса Соболева

– Я полный дилетант в живописи, но… Вы ведь сказали, что картину написал крепостной и, если не ошибаюсь, русский живописец, так?

– Да, все верно.

– Откуда же вы знаете, что ее писал русский живописец, тем более крепостной?

– Ну, во-первых, определен возраст картины. Во-вторых, надпись. Надпись сделана на русском языке и в то время, когда создана картина. Название написано не чернилами, а краской. Эта же краска, вернее цвет, встречается на полотне. Вероятней всего, именно автор картины написал название, поэтому мы решили, что создал ее русский живописец.

– Но почему он крепостной? – не унимался Щукин, будто это важно – в рабстве находился художник или был свободным. Скорее, Архип Лукич удовлетворял свое любопытство, как удовлетворяли его жены Синей Бороды из сказки, заглядывая в запретную комнату.

– Картина, безусловно, написана талантливым художником, но самодеятельным, сама манера об этом говорит. Русские художники, прошедшие академическую школу, писали иначе, добротней, грамотней. Если смотреть на оригинал, то заметны мазки, а это нехарактерно для тогдашней живописи, в то время увлекались светотенью, мазки сглаживали. Отсюда следует, что писал художник, не получивший образования, а работавший по наитию. Надо еще учесть, что знать всячески поощряла рвение к искусствам в своих холопах, ведь это поднимало престиж собственника. Вот мы и сделали вывод, что написал портрет крепостной.

– Вы не знаете, кто-нибудь проявлял интерес к картине? Я имею в виду особый интерес? Может, один и тот же человек часто приходил в музей, подолгу любовался ею?

– Не знаю. Надо у девочек спросить, которые проводят экскурсии.

– У меня просьба, Зоя Федоровна. Постарайтесь отыскать сведения о картине, может, где-то все же есть упоминания о ней.

– Обещаю сделать все возможное.

Архип Лукич вернулся в зал, приблизился к эксперту:

– Ну, что тут у вас?

– Обычное дело, – не утешил Натан Ефимович. – А вы надеялись, что преступники оставят пальчики, отпечатки ботинок, волосы или какую-нибудь вещицу? Нет, к сожалению, все чисто. На мой взгляд, Архип Лукич, самая большая ошибка цивилизации – переизбыток информации. Человек в наше время знает слишком много такого, что знать ему вовсе не нужно. Телевидение, радио, газеты усердно информируют население о преступлениях и методах их раскрытия, в результате преступники извлекают уроки, становятся предельно осторожными и предусмотрительными. Вам так не кажется?

– Кажется, кажется, – покивал Архип Лукич, пристально оглядывая зал музея, словно сейчас ему должно было открыться то, чего остальные не замечают.

Когда-то здесь танцевало на балах местное высшее общество. Вон там, наверху, наверняка сидел маленький оркестр. Дамы порхали вокруг кавалеров, обмахиваясь веерами и источая аромат терпких духов. Элегантные кавалеры щеголяли изысканными манерами. Они дрались на дуэлях из-за дам, не пили, как лошади, водку, не курили всякую солому… Кстати, не пора ли покурить?

– Угадайте, сколько было преступников? – сощурился эксперт.

– Не батальон, – нашелся Щукин, думая лишь о том, с чего начать поиски преступников. Ему ох как не хотелось пополнить список своих нераскрытых дел.

– Точно! – подхватил пожилой эксперт. – Их было двое.

«Какая разница – двое, трое? – подумал следователь. – Картину украли, ее предстоит искать. Причем искать не шедевр. Как это увязать?»

– Я водил сюда внуков, друзей, которые приезжали погостить ко мне. Что в нашем городе можно показать культурное? Не кабаки же! В первую очередь – музеи, парки, старые улочки. Должен сказать, рама меня поразила…

– Натан Ефимович, только не выдвигайте версию, что украли рамку, а картину прихватили довеском. Не поверю.

– Я разве это утверждал? – пробасил эксперт. – Конечно, украли картину. Почему вместе с рамой – версий у меня нет. Так вот, сама картина в форме прямоугольника, размером семьдесят сантиметров на метр. В общем-то небольшая. Величие придавала ей рама, она великолепна, неповторима. Ширина обрамления двадцать сантиметров. Кстати, в те времена даже небольшое полотно вставляли в широкие рамы, сосредоточивая внимание на картине. Но я отвлекся. Висел портрет достаточно высоко. Поднявшись на цыпочки, его не снимешь, грабители подставили стул. Снимать картину одному рискованно – все-таки она громоздкая, тяжелая, можно уронить, разбить раму. Далее. Нужно было отключить сигнализацию, камеры слежения, обеспечить безопасность на выходе… Видите, сколько работы? Двое работали.

Разминая сигарету, Щукин думал о том, где прятались грабители до ограбления. Не вошли же они запросто ночью, поздоровавшись со сторожем за руку? Кстати, о стороже. В музее должен быть сторож. Архип Лукич поспешил на поиски охранника музея.

Его уже допрашивал Гена. Ему можно доверить допрос, он парень серьезный, хоть и молодой. М-да, пожилой человек, каким являлся сторож, не в состоянии обеспечить надежную охрану музею, это так – живая единица среди неживых экспонатов, способная в лучшем случае нажать на кнопку сигнализации. Ключ, которым запирается дверь, после того как уйдет последний сотрудник музея, только у него. Да, замки могли бы быть и понадежней, сигнализация допотопная. Но как же зашли и вышли преступники? Архип Лукич отошел к окну, внимательно слушая сторожа.

– К десяти стали подтягиваться музейщики, тогда-то и обнаружилась пропажа, – рассказывал тот.

– Но все двери были заперты до появления сотрудников музея? – поинтересовался Гена.

– Именно так! Я сам поразился! – нервничал сторож.

– Простите, – вмешался в разговор Щукин, – вы проверяете двери перед сменой?

– А как же! Все были заперты, – волнуясь, ответил сторож.

– И окна?

– Окна ночью не проверял, их смотрители закрывают. Сейчас лето, окна днем открывают, а потом закрывают. Но когда обнаружилась пропажа картины, окна мы сами тут же проверили – закрыты были изнутри, клянусь! На второй этаж без лестницы не взберешься – очень высоко, а напротив жилые дома… воров могли заметить. Я бы на их месте не стал так рисковать.

– Понятно, – сказал Архип Лукич. – Что вы делали ночью?

– Допоздна смотрел футбол, у нас тут маленький телевизор. Футбол закончился в половине второго ночи. Потом прилег – нам для отдыха диван поставили – с газетой и… заснул. Обычно я не сплю здесь, читаю. Знаете ли, музей, экспонаты всякие, портреты, тишина… тут плохо спится, черт знает что мерещится. Ну, иногда кажется, привидения бродят. Я суеверный, поэтому не сплю. А тут… заснул. Сам не понял, как получилось. Проснулся, когда в дверь тарабанила уборщица. Еле поднялся, голова, как отваливалась, а я не пил вчера.

Архип Лукич прошелся от окна к стене, затем взглянул на сторожа. Вид у того был нездоровый, глаза покрасневшие, лицо отечное…

– Гена, – обратился он к оперу, – свози-ка его на анализ крови. Вдруг понадобится, а будет поздно. Хочу исключить одну версию или остановиться на ней.