Хаос на пороге - Хью Хауи

Скажешь людям: «Поклоняйтесь мне, как богу» – заголосят, что у тебя мания величия. Скажешь: «Это мой ребенок, и его надо боготворить» – и прослывешь хорошим папашей.

Так или иначе, я им подыгрывал, чтобы каждый из Детей верил в то, во что хотел. В конце концов, такая у меня работа. Особой мороки с пацаном я не предвидел, тем более что Дети с удовольствием делали все за меня. Но его расспросы про конец света – вот что меня напрягало.

Он жил с нами около недели, и, хотя днем я не пренебрегал ни малейшей возможностью спихнуть его с рук, ночью мне некуда было от него деться. Он сам стелил себе постель и готовился ко сну. «Мама называет меня «мой маленький мужчина», – сказал он, когда я в третий раз за день застал его в ванной с ниткой для чистки зубов. Больше о Хилари он не упоминал. В первый же вечер он четко оговорил мои обязанности.

– В восемь вечера ты говоришь, что пора спать. После этого я еще немного почитаю в постели. А в девять ты вернешься и выключишь свет.

Я последовал инструкции. Выключил свет и еще какое-то время стоял в темноте, глядя, как пацан – мой пацан – лежит на спине, сложив руки на груди, как покойник. Плоть от плоти моей, подумал я, и прислушался к себе.

– Тебе ничего больше не нужно? – спросил я. Это было еще до кровати в виде гоночной машины и ношеных пижамных штанов. – Тебе удобно?

Глядя на него, я бы так не сказал.

– Иногда я представляю, что умер, – ответил он, не сводя глаз с потолка.

– Ты слегка с приветом, ты знаешь?

– Она не вернется, да?

Тогда он впервые упомянул ее. Он не ревел и вообще вел себя не так, как десятилетний ребенок в подобной ситуации, поэтому я решил сказать напрямик.

– Вряд ли.

– Потому что я с приветом?

– Потому что она слабачка.

– Понятно.

– Она всегда была такой. Такой и останется. Тебе еще повезло.

– Вряд ли, – вздохнул он. Затем, вероятно, устав притворяться мертвым, свернулся клубочком на своей половине кровати. Я смотрел на него, пока он не уснул.

Так и повелось, пока однажды вечером – где-то через неделю – он не нарушил обычай. Я, как всегда, выключил свет, и тут он сказал:

– Я буду задавать пять вопросов.

– Что-что? – не понял я.

– Перед сном я буду задавать пять вопросов.

– Кто это решил?

Ответа не последовало.

– Почему вдруг сегодня?

– Хотел определиться с вопросами.

Ничего хорошего это не предвещало, и я хмыкнул:

– Еще чего.

– Я готов обсудить условия.

– Какие условия?

– Количество вопросов, – ответил он. – Четыре?

– Ни одного.

– Три вопроса.

– Никаких вопросов.

– Паршивый из тебя переговорщик, – сказал он.

– Как посмотреть.

И вот тогда он разрыдался, – впервые после того, как объявился у нас. Его прорвало, как забитую трубу, откуда хлынули фонтаном все десять безрадостных лет, и даже в темноте я видел, как он содрогается от ярости, что его подвело собственное жалкое худое тело. Я сам помню, как пытался выжить в период активных боевых действий между ребенком, которым ты был, и мужчиной, которым вот-вот станешь. Мир орет «когда же ты, наконец, повзрослеешь», прыщи и издерганная пипка подпевают, что давно пора, но ты все еще боишься темноты, спишь в обнимку со старым плюшевым мишкой и все еще хочешь к мамочке.

– Ладно. Три вопроса, – согласился я.

Тут-то я и влип.

– Это правда, что с тобой говорит Бог?

– Правда.

– Как?

– По-разному. Иногда я читаю Его знамения. Иногда Он говорит со мной напрямую, во сне.

– Почему с тобой?

– Почему бы и нет? – пожал я плечами. – Я не напрашивался. Это большая ответственность, скажу тебе. Посвятить себя слову Божьему – это тебе не пикник. Если бы ты знал, сколько людей и слышать о Нем не желают.

– Откуда ты знаешь, что это Бог говорит с тобой? Может, ты просто слышишь голоса?

– На сегодня лимит исчерпан. Спокойной ночи.

– Бог нас ненавидит?

– Бог любит нас. Все мы – Его дети.

– Но ведь детей надо любить.

– Конечно.

– Это был не вопрос.

– Ладно. Спасибо, что уточнил.

– Если он нас любит, зачем ему нас убивать?

– Все умрут, малыш. Это не наказание; такова наша природа.

– Ты не понял. Я хочу спросить, зачем ему нас убивать. Джесси Беббидж говорит, скоро конец света. Через восемь месяцев и двадцать дней.

– Это вопрос?

– Вопрос: это правда, что скоро конец света?

Не скажу, что я пришел в восторг, но выбора не было. По всем признакам, он не унаследовал от мамочки склонность верить во всякую чушь, а раскрыть карты я не мог – иначе он бы разнес благую весть, как заразу.

– Правда, – ответил я.

Наступила долгая пауза. Я начал нервничать, не выдержал и спросил первым:

– Что ты об этом думаешь?

– Что это многое объясняет.

– А как это будет? Ну, конец света?

– Тебя интересуют подробности?

– Ну да. Ядерная бомба? Или астероид? Глобальное потепление? Я слышал про гигантский вулкан, который может взорваться, и тогда нам всем крышка. Еще чума может быть. Или нашествие внеземной цивилизации, но это маловероятно. Тебе во снах не сообщали, как это произойдет?

– Бог не вдается в такие детали, – ответил я. – Зато в Библии на эту тему много чего написано.

Я решил избавить его от полной версии проповеди о звере, восстающем из огненного озера. Пусть этим займутся Дети.

– И что мы тогда будем делать?

– Отправимся вместе с остальными праведниками на небеса, – ответил я. – Ты не беспокойся.

– Ты же меня совсем не знаешь. А вдруг я не праведник?

– Справедливое замечание.

После того пацан стал плохо спать. Пожалуй, отчасти был виноват я; с другой стороны, всем снятся кошмары в этом возрасте. Тем более что его кошмары пришлись весьма кстати: он пересказал их Детям, и те всполошились – у моего сына видения! Не иначе, как Конь Бледный ему на ухо нашептал. Руки потянулись к кошелькам: кому хотелось оказаться в судный день среди грешников? Должно быть, я подлил немного масла в огонь, беседуя с пацаном про кару небесную, но вовсе не для того, чтоб ему потом кошмары снились.

Я просто использовал их по назначению.