Музыка сфер - Элизабет Редферн

Он медленно застегивал сюртук, понурив голову, будто внезапно совсем устал. Она увидела, что его лоб залоснился от испарины.

— Да, — сказал он, поднимая голову и глядя на нее. — Разумеется, тебе нужны деньги. — Он уже сунул руку в карман сюртука, и Присс испустила легкий вздох облегчения. Она очень быстро узнала: если они готовы заплатить, то все в порядке. Она протянула руку навстречу его сжатому кулаку.

— Вот, — сказал он. — Бери.

И монеты одна за другой упали на протянутую ладонь Присс, тяжелые и холодные, поблескивающие в слабом свете фонаря.

Золотые монеты. Иностранные монеты. Иисусе сладчайший, подумала Присс, а говорят, что почти все эти жалкие французы ничего не имеют, кроме того, что на них надето. Она уставилась на деньги, не веря глазам.

— Нет, — прошептала она, — нет, вы ошиблись… — но усомнилась, что он вообще ее услышал, так как он уже ускользал в мутную тьму, поглядывая туда-сюда, будто опасаясь, что их кто-то выследил.

Присс снова посмотрела на горсть золотых монет и в недоумении покачала головой. Внезапно ей пришло на ум, что он мог быть не просто под воздействием опия; что, если он поражен какой-то хворью — недаром его глаза так горели в бледности его лица, пока он бормотал про звезды и какую-то Селену. В ней снова всколыхнулся страх, потому что она не хотела умереть или стать безобразной, как ее подруга с французской болезнью, та, которую повесили в Ньюгейте. Ведь воровство — единственное, что ей останется, как только ее красота пропадет.

Присс смотрела в ту сторону улицы, где он исчез в темноте. Золото мягко поблескивало в ее руке.

Шорох, донесшийся из ближних теней, заставил ее подскочить. Наверное, кошка роется в мусоре, быстро сказала себе Присс, или крысы, но ее сердце по-прежнему колотилось. В отдалении компания солдат, несомненно, вернувшихся домой из Нидерландов, где все они получили хорошую взбучку, брела пьяная по переулку Тэтчет-Хаус, распевая одну из своих грязных песен.

Начал накрапывать дождь. Присс взбодрилась и быстро зашагала назад к шуму и огонькам свечей, которые так приветливо светили из закопченных окон «Голубого колокольчика».

Ей было послышались шаги в темноте у нее за спиной, и она пошла быстрее. Потом посмотрела на свое золото и громко засмеялась.

Причина перемены всегда некая Тревога: ничто так не толкает нас к перемене Состояния или на какое-то новое Действие, как некая Тревога. Вот великая причина, которая воздействует на Разум, побуждая его к Действию.

ДЖОН ЛОКК. «Эссе Касательно Человеческого Понимания» (1690)

Между десятью и двенадцатью часами того же вечера Джонатан Эбси, усталый агент Министерства внутренних дел, вынужден был сидеть в кишащем блохами низкопробном приюте пьяниц и картежников, носящем не слишком подходящее название «Ангел». Ему сказали, что там могут прятаться французские шпионы, и потому он отправился в этот притон в Кемпс-Корте, почти рядом с Пиккадилли, где за бутылкой вина и карточной игрой устроился высматривать их. И действительно, в заведении было полно французов, самых неимущих: они пили скверное вино и все больше разнюнивались, оплакивая свое изгнание и осыпая проклятиями республиканцев в Париже. Но Джонатан Эбси не услышал ни революционных песен, ни каких-либо намеков на заговоры. Наоборот, они заплатили фальшивящему скрипачу, чтобы он пиликал старинные мотивы их родины, и некоторые пытались неуклюже танцевать под них и петь.

Avril, le parfum des Dieux,

Qui des deux

Sentent l’odeur de la plaine..»[2]

Он испытывал жалость, к которой примешивалось раздражение. Бесспорно, в их желтовато-бледных сентиментальных лицах он не находил никаких признаков революционной крамолы. Он продолжал играть в засаленные карты с угрюмыми английскими картежниками, которые выглядели и пахли так, точно работали на рынке скота. Затем он почал новую бутылку вина и проиграл еще несколько монет. И все это время он старался не упускать из вида своего юного помощника Абрахема Лакита, которого поставил у двери следить за происходящим. Лакит, которому только-только исполнилось девятнадцать, рекомендованный ему стражниками караульни Ганновер-стрит, предположительно имел как зрение, так и слух поострее, чем сорокапятилетний Эбси, и мог способствовать своему начальнику в розыске тех, разыскивать кого Министерство внутренних дел поручило Эбси: шпионов, французских шпионов и прочих врагов государства. Но судя по тому, что видел Джонатан — а высмотреть паренька по пшеничным вихрам, торчащим, как щетина щетки, особого труда не составляло, — его юный подручный главным образом смотрел на смазливых бабенок, которые оказывались в поле его зрения.

Джонатан испустил раздраженный вздох. Пока новые клубы омерзительного трубочного табака терзали его ноздри, а его монеты продолжали исчезать в могучих кулаках сидящих рядом картежников, он мысленно прикидывал, что, пожалуй, в такого рода работе он не слишком силен. Обычно он искал шпионов не по грязным кабакам и притонам, а в своем служебном кабинете в Уайтхолле. Официально он был просто мелким чиновником, носящим неясное название «младший сборщик и передатчик государственных бумаг», но неофициально его обязанностью был сбор жизненно важных сведений. На его служебный стол ежедневно из разных концов страны прибывали вороха писем, отправленных, как подозревалось, вражескими шпионами. На его стол, кроме того, ежедневно поступали жалобы, что слишком много писем того рода, какие ему и его коллегам полагалось перехватывать, не встречали никаких задержек.

Весной и в начале лета 1795 года, когда Англия шаталась после поражения, которое потерпела в Нидерландах от французского врага, считалось само собой разумеющимся, что мастера шпионажа затаились повсюду и особенно здесь, в Лондоне. На министра внутренних дел обрушилась критика всех членов кабинета за то, что его министерство не сумело воспрепятствовать утечке секретных сведений; вину эту он переложил на своего заместителя, который, в свою очередь, сделал выговор начальнику канцелярии. Затравленный начальник канцелярии обрушил грома на старших чиновников, а старшие чиновники — на младших. Короче говоря, весь штат Министерства внутренних дел был выгнан отчаявшимся министром на улицы, чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Теперь говорят, что французские шпионы тайно встречаются в кабаках вокруг Пиккадилли, — расстроенно сообщил начальник канцелярии Джонатану утром этого самого дня, когда застиг его в холле министерства, где он складывал письма в курьерские сумки. — Скажите, Эбси, вам эти места знакомы?

Джонатан мгновенно оторвался от писем. Вильям Поллок был усердным, преданным своему делу чиновником пятидесяти пяти лет и занимал должность начальника канцелярии тринадцать лет: Джонатану он нравился, он его уважал.

— Я слышал упоминание про некоторые, сэр, — сказал он. — Например, «Белый медведь». Но разве за этими местами не ведется наблюдение?