Обретенный май - Мария Ветрова

Кондиционеров в помещении их районного суда не было — в надежде хоть как-то разогнать пыльную духоту, царившую в кабинете, пришлось настежь распахнуть окно. Духота их помещения никуда не делась, зато к ней добавился запах бензиновых улиц… Эльвира отвернулась от окна и тут же наткнулась на любопытный взгляд молоденькой секретарши, корпевшей в своем углу над целой кипой повесток.

В этот момент дверь распахнулась и в кабинет, как всегда стремительно, вошел ее непосредственный шеф, помощником которого Эльвира работала последние пять лет. Немного бледный после заседания, он еще не успел снять свою судейскую мантию. Он никогда не спешил разоблачаться, поскольку отлично знал, что мантия ему идет. Эльвира, закусив губу, через силу улыбнулась Владимиру Павловичу. Она не сомневалась, что об ее очередном провале он уже знает, а возможно, и лично участвовал в нем, не желая обзаводиться новым помощником… Она бы ничуть не удивилась, узнав, что именно так все и обстоит. Эльвире Сергеевне Паниной было сорок пять лет, и попытка пройти комиссию, дабы получить вожделенную судейскую должность, являлась для нее последней из предпринятых до этого трех.

Кивнув в знак приветствия, шеф неожиданно положил на ближайший стол целую кипу бумаг, которые нес в свой кабинет, смежный с комнатой секретаря, и, подойдя к Эльвире, положил обе руки ей на плечи. Девчонка в своем углу, забыв про повестки, откровенно разинула рот и уставилась на них округлившимися от изумления глазами.

От неожиданности Эльвира вспыхнула до ушей и сделала попытку слегка отстраниться. Но руки шефа лежали на плечах тяжело и сильно, недостижимая для нее мантия, казалось, окутывала и ее тоже с ног до головы…

— Элечка, — голос Владимира Павловича был почти нежным, словно он собирался объясняться ей в любви. — Скажи мне, ради бога, почему ты не обратишься к Сергею Григорьевичу?.. Гордость заела?.. Но какая может быть гордость перед собственным отцом?!

— Нет… — Эльвира уже пришла в себя, убедившись, что поговорка «клин клином вышибают» действительно справедлива. Ибо последнее, что можно было ожидать от шефа сейчас — так это упоминание о ее отце. Одно изумление вышибло другим, и она вдруг успокоилась. — Это, Владимир Павлович, не гордость, а, если хотите, правило жизни…

— Ну что ж… — Шеф убрал руки с Элиных плеч и отступил назад, освобождая ей отступление к дверям. — В таком случае от меня сочувствия не ждите: уж кто-кто, а вы прекрасно знаете, что судьи — это клан, в который посторонних, пардон, не впускают… Одно дело — дочь самого Кавтуна, другое — опытный сотрудник районного суда Эльвира Сергеевна Панина… Опытнейший, умнейший, но всего лишь сотрудник…

И совсем другим голосом, с обычными суховатыми интонациями, бросил уже на ходу:

— Кстати — приятного Вам отпуска! Вы ведь с завтрашнего дня в отпуске, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь…

— Отдыхайте!.. Да, чуть не забыл: там, в холле, я, по-моему, только что видел вашего супруга. Всего доброго!

Судейская мантия мелькнула в дверях кабинета и исчезла. Молча взяв сумочку, так и оставшуюся лежать на подоконнике, Эльвира направилась к выходу, не взглянув на молоденькую секретаршу.

Володя и в самом деле уже ждал ее. Только не в холле, а в машине — вишневой, недавно купленной на деньги свекрови «девятке», предмете его нежной любви и гордости. Она уже давным-давно смирилась с тем, что у мужчин свои причуды, тем более что в данный момент ее интересовало совсем другое.

— Ну как дела? — Эля нырнула за приоткрытую мужем дверцу салона.

— Все прекрасно, не волнуйся, — Володя ласково улыбнулся жене. — Лайнер надежный, через час уже буду в Риме…

Про комиссию Володя даже не спросил. За восемнадцать лет совместной жизни он научился узнавать обо всем, что происходит с женой, каким-то неведомым ей, почти мистическим образом. А немыслимая тактичность мужа и была, по Элиному убеждению, тем самым цементом, который так прочно скреплял их брак… Она отлично понимала, что ее собственный характер вряд ли этому способствовал, во всяком случае после того, что сделал с ней ее собственный отец… Она, вероятно, и со свекровью давно бы уже поссорилась, навсегда избавившись от ее проклятой опеки, если бы не девочки… Своих внучек-близняшек старуха действительно любила, и, если бы не она с ее невыносимой для Эльвиры щедростью, которой со столь легким сердцем пользовался ее муж, многое в жизни Сонечки и Кати выглядело бы куда тускнее и обыденнее… От учебы до нынешних римских каникул… Целый месяц в Италии. Правда, потом и им, горемычным, придется жить в генеральском особняке вплоть до сентября…

Эля перевела дыхание и сообразила, что муж ждет от нее ответа на какой-то не услышанный ею вопрос.

— Прости, я задумалась, — извинилась она, перехватив в зеркале Володин вопросительный взгляд. Эля никогда не садилась рядом с ним на «сиденье смертника».

— Я спросил, сложила ли ты вещи, чтобы ехать на дачу? Мы сейчас сразу едем к матери.

Он испытующе оглядел смуглое, немного суховатое лицо жены. Как обычно, если Эльвира нервничала, она отводила глаза и все время быстрым движением поправляла свои короткие черные волосы, и без того всегда идеально уложенные.

— Наверняка я что-то забыла. Заедем домой.

— У нас на это нет времени, — мягко заметил он. — Я обещал быть к ужину… Ты же знаешь, там всегда ужинают ровно в семь и ни секундой позже.

— Ладно, поехали, — устало смирилась Эля. — Все равно не помню, что именно еще хотела прихватить… В конце концов, вернемся и заберем. Надеюсь, с отпуском у тебя все в порядке?

— Угу… — Владимир сосредоточенно всматривался в приближающийся светофор, прикидывая, успеет ли проскочить на желтый. Решив, что рисковать не стоит, мягко притормозил. — Не такая уж я незаменимая персона, тем более что большинство клиентов тоже в отпусках…

В свои сорок два года Владимир Владимирович Панин, очень неплохой, но, к Элиному сожалению, напрочь лишенный честолюбия и профессиональных амбиций финансист дослужился до начальника платежного отдела одного из вполне стабильных Московских банков и, судя по всему, двигаться дальше по служебной лестнице не планировал. Если бы не дочери, они вполне обошлись бы без генеральшиных подачек. Но во-первых, их нынешнее благосостояние сложилось далеко не сразу. Во-вторых, так уж повелось с самого начала, что свекровь всячески способствовала достойному образу жизни сына и невестки, а к хорошему, как известно, привыкаешь быстро, а отвыкаешь долго и с трудом… К тому же в глазах Володи такое положение было вполне нормальным, и отвыкать он не собирался. Даже если бы узнал правду…

А правда состояла в том, что источник благосостояния его матери подыстощился еще пару лет назад. Но даже под пыткой Нина Владимировна не призналась бы старшему сыну, что нынешние римские каникулы его девочек, так же как и вожделенная «девятка», оплачены вовсе не из ее кармана, а из кармана младшего сына — Жени. Что касается самого Евгения Константиновича, обожавшего мать, потребовались бы действительно чрезвычайные обстоятельства, для того чтобы правда всплыла по его вине: ведь эта тайна была не только его, но и Нины Владимировны! Кроме того, и впрямь тайна: даже Машенька, которую Женя тоже обожал, об этом не подозревала… Впрочем, количеством денег своего мужа она и вовсе не интересовалась, уверенная, что уж на нее-то их точно хватит. Ошибались те, кто полагал, будто замуж за Евгения Панина, преуспевающего бизнесмена средней руки, она вышла исключительно по расчету. Большинство знакомых и друзей здорово удивились бы, узнав, что своего мужа Машенька искренне любит…