Отважный герой, нежные поцелуи - Джил Грегори

— Ваш отец был превосходным человеком, милочка. — В словах Эдны звучало сожаление. Тем временем Уэйд Баркли поставил сундук на землю. — Риз не часто появлялся в городе, но я могу вам гарантировать, что в этих краях по нему будут очень скучать. Правда же, Уинни?

Хрупкая женщина как-то странно смотрела на Кэтлин.

— Да, это так. — На лице ее появилась робкая улыбка. — Мы с вашим отцом были друзьями… близкими друзьями, — грустно прошептала она. — Он… он был бы так горд, если бы увидел, какой красивой молодой леди вы стали.

Кэтлин ошеломленно молчала. Как бы ни была добра Уиннифред Дейл — или хотела быть таковой, — она ошибалась. Риза Саммерза ничуть не интересовало, какой выросла его дочь. Она вообще его не интересовала.

А женщина торопливо продолжала:

— Если вам что-нибудь понадобится, пока вы здесь, в Хоупе, мисс Саммерз, заходите ко мне или к Эдне. Мы будем очень рады помочь вам, чем можем.

— В Хоупе люди очень приветливы, — добавила Эдна. — Да и во всей Серебряной долине. Я уверена: вам здесь понравится.

— Благодарю вас, но я не собираюсь надолго здесь оставаться. Я приехала только для того, чтобы продать имение своего отца.

От удивления брови обеих женщин взлетели вверх, а Уэйд Баркли пристально посмотрел на Кэтлин. Она слегка вздернула подбородок.

— Я приехала не для того, чтобы поселиться в Вайоминге. Я приехала, чтобы продать ранчо «Синяя даль».

— Продать… — Эдна словно задохнулась. Уиннифред прижала руки к груди.

— Ах, нет! Дорогая моя, не делайте этого! Господи! Это ранчо — такое большое, доходное, это замечательное имение — самое большое в наших краях! Для вашего отца оно значило все, — выдохнула она. И взглянула на Уэйда Баркли.

Тот ничего не сказал, только смотрел на белокурую девушку в напряженном молчании.

— Я все это прекрасно знаю. — Голос у Кэтлин звучал сдавленно. Она действительно хорошо знала, что значило для отца ранчо «Синяя даль». Больше, чем ее мать, больше, чем она сама… — Однако для меня оно не значит ничего. — Кэтлин заставила себя грациозно тряхнуть головой — этот красивый жест она отточила в многочисленных филадельфийских танцевальных залах. — Я намереваюсь продать его и по возможности быстрее вернуться обратно.

— Черта с два, — проговорил Уэйд низким голосом.

— Золотце, он хочет сказать, — подхватила Эдна Уивер, — что вы не можете продать ранчо. То есть не должны… — И Эдна Уивер бросила на Баркли беспомощный взгляд.

— Уэйд, дорогой, — огорченно пробормотала Уинни Фред, переводя взгляд с Кэтлин на ковбоя, — вы полагаете, что она не знает?

— А кто бы мог ей что-нибудь рассказать? — буркнул он.

— О чем вы говорите? Рассказать мне — о чем? — Кэтлин, подавив зарождающееся беспокойство, шагнула вперед. — Нет никаких причин, почему я не могла бы продать ранчо «Синяя даль», — тихо сказала она. — У меня есть письмо от адвоката, в котором говорится, что оно завещано мне отцом. Письмо вот здесь, в моем ридикюле…

Она начала нервно рыться в сумочке, но тут на ее запястье легла рука Уэйда.

— Сейчас не время и не место разбираться в таких делах. Поехали, — коротко бросил он.

— Куда?

— На ранчо. Там я все вам объясню.

Он посмотрел на Эдну Уивер и Уиннифред Дейл, которые все еще с беспокойством смотрели на них.

— Леди, — наклонил он голову, прощаясь с обеими дамами.

— Да-да, поезжайте, Уэйд… покажите мисс Саммерз ранчо. — Уиннифред кивнула. Эдна, огорченно сдвинув брови, собралась уходить.

— Я уверена… Уэйд вам все объяснит, мисс Саммерз. И мы еще встретимся, — быстро сказала она. — Я не хотела вам мешать, Уэйд, — виновато добавила она, опустив голову под его раздраженным взглядом.

Кэтлин посмотрела женщинам вслед. Они поспешно шли по тротуару, шелестя юбками. Сама она замерла, потрясенная. Она и представить не могла, что продажа ранчо может быть сопряжена с какими-то трудностями. Мысль о том, что что-то не даст ей осуществить ее последний, рожденный отчаянием план, наполнила ее паническим страхом. На какое-то время она словно приросла к месту, пытаясь обрести самообладание.

У коновязи рядом с торговым заведением внезапно заржала гнедая лошадь. Неожиданно главная улица Хоупа опустела — наверное, потому, подумала Кэтлин, что горизонт потемнел и вот-вот должен был начаться дождь. На низком небе поплыли тучи, с гор подул свежий ветер, принеся запахи влажной земли и сосновой хвои. Юбка облепила ноги Кэтлин.

Предгрозовое напряжение охватило воздух.

— Мисс Саммерз? Что с вами?

Уэйд Баркли все еще держал ее за руку, настороженно глядя на нее.

— Вы ведь не собираетесь упасть в обморок?

— Я никогда не падаю в обморок, мистер Баркли. — Кэтлин, глубоко вздохнув, подняла на него большие зеленые глаза, в которых блеснула решимость. — И не плачу. Ни в том, ни в другом нет ничего конструктивного. Так говорит мне мой жизненный опыт.

— Вот как? Ну и ладно. Тогда поехали.

— Я никуда с вами не поеду, пока вы не ответите на мои вопросы.

— Хотите пари?

Он крепче сжал руку Кэтлин, а другой легко поднял сундучок и, не говоря ни слова, потащил девушку по улице.

— Как вы смеете! Отпустите меня! — Она попыталась высвободиться и задохнулась он возмущения, когда у нее ничего не получилось. — Послушайте, мистер Баркли… мне нужен ответ, и прямо сейчас!

— Вероятно, принцесса, вам пришло время узнать, что вы не всегда можете получить то, что хотите.

Уголки губ у Кэтлин опустились.

— Пустите меня! — яростно потребовала она, упираясь ногами в землю. — Я ни шагу больше не сделаю, пока вы не скажете, о чем говорили эти женщины.

Поскольку нужно было либо тащить ее волоком, либо остановиться, Уэйд Баркли остановился, сузив глаза.

— Вы всегда ведете себя, как капризный младенец?

— А вы всегда ведете себя, как несносный грубиян?

— Полагаю, вы пробудили все лучшее, что во мне есть, — презрительно бросил Уэйд. Он не хотел давать волю своему характеру, не хотел, чтобы дочка Риза поняла, насколько она ему неприятна, Ризу это не понравилось бы. Он, Уэйд, заранее невзлюбил ее, но едва она сошла с дилижанса и он увидел ее золотистые волосы, кожу цвета сливок и колдовские глаза, как ощутил, что сердце его учащенно забилось.

Крошечная девочка с фотографии, стоявшей в рамке на каминной полке, фотографии, на которую он так часто смотрел, стала совсем взрослой. Уже не намек на будущего человека, не хорошенький младенец, невинно смотрящий с материнских колен, — теперь это была вполне взрослая женщина. Женщина, каждая черта которой была исполнена восхитительной сверкающей красоты и от которой исходил чудесный слабый запах фиалок.