Весы Великого Змея - Ричард Кнаак

Но прежде чем он успел нанести удар, перед глазами вспыхнул яркий, слепящий свет. Вскрикнув, Ульдиссиан покачнулся и налетел спиной на идущего следом. Опять, опять он, переживая за остальных, переоценил свои способности! Переоценил… а ведь должен был ожидать, что у жрецов найдется в запасе какая-нибудь уловка, которую они пустят в ход одновременно с этой новой атакой.

Чьи-то руки рванули Ульдиссиана в сторону в тот самый миг, как в правый бок его врезалось могучее тело латного воина. Закружившись волчком, Ульдиссиан рухнул на пол.

Пока он безуспешно пытался проморгаться, повсюду вокруг зазвучали жуткие вопли. Ужасающий хруст ломающихся костей снова вогнал его в дрожь. Услышав утробный хохот, сын Диомеда узнал демонический голос морлу, упивающегося учиненной резней.

Обнаружить в Торадже хоть одного из этих дьявольских слуг Церкви Трех Ульдиссиан вовсе не ожидал. Он полагал, будто большая часть их братии не покидает стен огромного храма невдалеке от столицы, а те, что сопровождали Малика, были посланы с ним в виде исключения, из-за особого интереса Примаса к его, Ульдиссиановой, особе. Что же получается? Если в каждом из храмов имеется по отряду морлу, ничего хорошего это не предвещает. Это значит, морлу на свете куда больше, чем он себе представлял…

В глазах начало проясняться. Ускорить сие Ульдиссиан почему-то не смог, и оттого пришел в ярость: слишком, слишком уж медленно к нему возвращалось зрение.

Первым, что он сумел разглядеть – и немедля заслонившим собою все остальное, – оказался морлу, бросившийся на него.

Двигался массивный латник с необычайным проворством. Схватив Ульдиссиана за шиворот, он поднял жертву на уровень глаз.

Разумеется, на самом деле глаза морлу представляли собой всего-навсего бездонные черные впадины, однако Ульдиссиан ни минуты не сомневался, что видят они куда лучше очей любого смертного. Во время ожесточенной борьбы в доме мастера Итона он всякого насмотрелся и теперь прекрасно понимал, сколь недобрые, сколь могучие силы движут воинами в угольно-черных шлемах.

– Ты… тот самый, – прохрипел нападавший. Голос его никак не мог бы сойти за голос живого. – Тот самый…

Собравшись с духом, Ульдиссиан сосредоточился… но тут перед его глазами снова вспыхнул ярчайший свет, и снова сын Диомеда оказался полностью ослеплен.

Морлу захохотал громче прежнего, и вдруг, странно крякнув, выпустил ничего не видящего Ульдиссиана, который упал и едва не раскроил череп об каменный пол.

Встряхнув головой, Ульдиссиан обратил все силы на то, чтоб обрести зрение. Когда в глазах вновь прояснилось, взору его предстала… Серентия, сжимающая копье, которым она пронзила морлу, точно тот не был закован в латы и не весил ни унции. Копье в ее руках мерцало серебром, черные волосы реяли в воздухе, словно живые, неизменно ясные голубые глаза полыхали огнем непоколебимой решимости, обычно белые щеки раскраснелись, на алых губах играла улыбка, исполненная мрачного удовлетворения. Ульдиссиан не сомневался: глубже и глубже вонзая копье в брюхо судорожно корчащегося латника, она вспоминает гибель Ахилия. Многие годы искавшая благосклонности Ульдиссиана, она полюбила Ахилия перед самой его смертью… и, стоило вспомнить об этом, Ульдиссиану вновь сделалось невыразимо совестно.

Принявшая дар Ульдиссиана одной из первых, Серентия уже освоилась с ним не в пример лучше большинства. Опять же, Ульдиссиан понимал, что эти способности прямо связаны с ее горем, но таким успехом с ее стороны был просто ошеломлен.

Алчущая ухмылка на вражьем лице уступила место чему-то, граничащему со страхом. Морлу отчаянно тянул к Серентии руки, но длина копья позволяла ей держать противника на расстоянии.

В эту минуту она походила на кого угодно, только не на дочь деревенского торговца. Простую полотняную блузу и юбку Серентия сменила на свободные, цветастые одежды тораджанок. В самом деле, благодаря длинным, лоснящимся волосам цвета воронова крыла, она выглядела так, будто в ее жилах течет некая толика тораджанской крови. Подол платья значительно расширялся книзу, а вместо сапог Серентия обувалась в ременные сандалии, более привычные для местных жителей.

Огромный морлу неудержимо затрясся всем телом, начал сжиматься, скукоживаться. Не прошло и секунды, как он сделался еще больше похож на заждавшийся погребения труп: теперь его кости облекала лишь бледная морщинистая кожа, однако Серентия высвобождать копье не спешила. Лицо девушки озарилось внушающим страх азартом…

На сердце стало тревожно: страшно подумать, куда могла завести ее подобная ярость.

– Серри! – окликнул ее Ульдиссиан, воспользовавшись детским, уменьшительным именем, которому перестал отдавать предпочтение лишь недавно.

Голос его пробился сквозь грохот и лязг… и сквозь пелену ее гнева. Оглянувшись на Ульдиссиана, Серентия вздрогнула и вновь перевела взгляд на морлу. По щеке ее скатилась непрошеная слеза – слеза по Ахилию.

Стоило ей потянуть древко на себя, копье с легкостью выскользнуло из тела противника. Закованный в латы злодей рухнул на пол, точно марионетка, внезапно лишившаяся нитей. Кости и части доспехов покатились по мраморным плитам во все стороны.

В устремленном на Ульдиссиана взгляде Серентии чувствовались облегчение и благодарность. Ни слова более не говоря, Ульдиссиан понимающе кивнул ей, поднялся и оглядел остальных.

Как он и опасался, засада стоила наступавшим новых потерь. Да, многие из распростертых по полу тел были телами морлу, но и тораджан с партанцами погибло немало. Среди последних Ульдиссиан углядел партанку, оказавшуюся рядом в тот день, когда он (невдалеке от той самой главной площади Парты, где впервые выступил с проповедью) исцелил сухорукого от рождения мальчика. Это заставило с горечью на сердце вспомнить и паренька, и его мать, Барту – ведь оба они погибли, когда горожане, защищая его, вышли на бой с Люционом. Мальчику не посчастливилось оказаться в числе полудюжины случайных жертв демона, а Барта – твердокаменная, непоколебимая Барта – вскоре после этого умерла от разрыва сердца.

«Сколько крови, – подумал Ульдиссиан. – Сколько пролито крови… и все – из-за меня… из-за их веры в то, что я принес им…»

Но тут в зале воцарилась тишина, и Ульдиссиан понял: бой вновь, пусть и на время, окончен. Морлу не столь уж значительно проредили ряды наступавших, нет – это звероподобные твари Люциона оказались истреблены без остатка. Конечно, жизней они погубили немало, отнюдь немало, однако морлу пало значительно больше.

Это само по себе было чудом, но, что гораздо важнее, остальные последовали примеру Ульдиссиана с Серентией! Покончить с морлу им помогло не только оружие, но и тот же дар, что пустил в ход Ульдиссиан, пусть даже примененный не столь целенаправленно. Один из вражеских воинов был рассечен надвое в поясе, причем на удивление аккуратно: сложи половинки вместе – того и гляди, оживет. Мертвое тело другого безжизненно покачивалось в вышине, свисая с протянутых вперед рук Мефиса. Многие дюжины прочих лежали там и сям, изувеченные на самый разный манер… и, поражаясь увиденному, Ульдиссиан, невзирая на собственные потери, надеялся, что эта победа воодушевит уцелевших товарищей.