Весы Великого Змея - Ричард Кнаак

Собравшись с духом, Ульдиссиан протянул руку в сторону двери. Касаться ее он даже не помышлял. Быть может, Лилит с ней ничего и не проделала, но без пагубных чар верховных жрецов здесь наверняка не обошлось.

Точно под натиском какого-то гневного духа, дверь распахнулась, и Ульдиссиан переступил порог.

Зал за порогом оказался огромным – может статься, даже просторнее необъятного главного зала храма. Большую часть его окутывал мрак, а единственным источником света, помимо Ульдиссианова шара, служили факелы, озарявшие мраморное возвышение, увенчанное каменным пьедесталом, длиною чуть больше человеческого роста с небольшим уклоном на правую сторону.

На пьедестале том, на том алтаре, покоилось мертвое тело – тело человека, лишенное кожи и внутренностей.

Сдерживать отвращение Ульдиссиан даже не попытался. Находка, свидетельствовавшая о человеческих жертвоприношениях, его нисколько не удивила, а вот свежесть ее потрясла до глубины души. В тот самый день, в то самое время, когда он и его соратники брали храм штурмом, еще одна живая душа была зверски погублена всего лишь затем, чтоб снискать благосклонность какого-то демона…

Тут в дальнем верхнем углу, над каменным пьедесталом, слегка встрепенулся некто, поначалу им не замеченный. Судя по всему, что удалось разглядеть, то была тварь, с виду напоминавшая мохнатого паука огромной величины… но вдобавок… вдобавок чем-то схожая и с человеком. Еще один демон?

Вспомнив паучьи полчища, Ульдиссиан заподозрил, что насланы они были именно им. Если так, эта тварь куда осторожнее и хитрее Гулага…

Стоило сделать шаг в сторону демона, навстречу из мрака дальних углов огромного зала выступили новые противники. Ну вот, а он-то как раз гадал, когда же за дело возьмется главный из местных жрецов! Судя по всему, что ему удалось узнать о «внутренней кухне» Церкви Трех, в храмах рангом пониже всеми тремя орденами управлял единственный иерарх, избранный из служителей Мефиса, Диалона, или же Балы, а делами каждого из трех культов ведали три подчиненных ему жреца. Трое (а ныне, со смертью Малика, двое) верховных жрецов, заправлявших всей сектой от имени Примаса, имелись лишь в главном храме, что близ Кеджана.

Грузно сложенный, лысый, облаченный в серое с кроваво-алым, глава храмовых жрецов едва ли не равнодушно махнул в сторону Ульдиссиана рукой. В тот же миг около дюжины послушников в одеяниях всех трех орденов воздели кверху ладони и затянули жутковатый напев.

На Ульдиссиана со всех сторон дохнуло невероятной стужей, однако простого желания согреться оказалось довольно, чтоб живо с нею покончить. Жрецы, осекшись, оборвали пение на полуслове, но главного их неудача ничуть не обескуражила. Под его презрительным взглядом двое ближайших нервно поежились и вновь принялись плести чары, а прочие их собратья немедля подхватили напев.

– Помолчите, – охваченный нетерпением, пробормотал Ульдиссиан.

Напев разом смолк. Еще пару секунд жрецы безмолвно разевали рты, и лишь после этого осознали, что все до единого лишились голоса.

Заинтересованно хмыкнув, главный жрец извлек из складок одежд небольшой лазоревый камешек. Очевидно, это послужило сигналом для нижестоящих: каждый из них сделал то же.

Подобные камни Ульдиссиан в последний раз видел в руках Малика и, благодаря ему, теперь знал: самоцветы эти служат для того, чтоб подчинять демонов. В той схватке ему исподволь помогла Лилит, немедля уничтожившая самого опасного демона, а после, во время боя с оставшимися, добавила к силе Ульдиссиана свою, которую тот без тени сомнений искренне посчитал за свою. Теперь сын Диомеда доверял своим силам куда больше прежнего, однако к чему рисковать, к чему лишний раз навлекать на себя беду, если с нею можно покончить немедля?

Бывший крестьянин стиснул пальцы в кулак.

Один из младших жрецов пронзительно вскрикнул: камень в его ладони вспыхнул огнем. Прочие, стоит отдать им должное, немедля сообразили, в чем дело, и побросали камни. Еще трое – так уж оно получилось – тоже успели обжечься, но вовсе не столь ужасно, как первый. Этот упал на колени, с рыданиями прижимая к груди обгоревшие дочерна пальцы.

Главный жрец – новая странность с его стороны – насмешливо фыркнул. Сам он, отбросивший самоцвет еще до того, как Ульдиссиан закончил сжимать кулак, нимало не пострадал.

Нахмурившись, Ульдиссиан смерил его пристальным взглядом, присмотрелся к сокрытому за обликом смертного…

И тут-то понял… понял, кто перед ним.

Главный жрец, в свою очередь, догадался, что узнан.

– Думаю, эти нам больше ни к чему, – объявил лысый, точно колено, толстяк, бросив взгляд на своих прислужников. – Можете умереть.

Остальные уставились на него в крайнем недоумении. Видя это, Ульдиссиан проникся к ним кое-каким сочувствием… но невеликим: сами они, небось, охотно лили кровь да губили живые души в угоду своим темным повелителям!

Жрецы, как один, рухнули на пол. Ни один из них даже не вскрикнул, даже духа перевести не успел. Кроме полученных прежде ожогов, на мертвых телах не было ни царапины.

Что-то заставило Ульдиссиана немедля вглядеться во мрак, где прятался демон в облике паука. Чутье подсказывало: там, в темноте, нет больше никого. Очевидно, пока он занимался жрецами, жуткий обитатель сумрака куда-то сбежал.

– Наш милый Астрога весьма послушен, – странно женственным голосом пояснил главный жрец. – Если Примас велит ему сей же миг удалиться, он повинуется без колебаний.

– А известно ли ему, что его Примас – больше не Люцион, а сестра Люциона? – осведомился Ульдиссиан, глядя прямо в глаза жреца. – Известно ли ему это, Лилит?

Собеседница лукаво сощурилась. Пожалуй, этакий взгляд мог бы показаться весьма соблазнительным… если б не грузное, взмокшее от пота мужское тело.

– Страх, милый мой, ослепляет многих… как, кстати сказать, и любовь…

– Нет между нами любви, Лилит. Нет. Есть только ложь и ненависть.

Жрец обиженно надул губы.

– О, дорогой мой Ульдиссиан, все это из-за скверного наряда? Ничего, дело вполне поправимое. Мы с тобою одни, этот глупец свое назначение выполнил…

Грузное тело жреца окуталось буйным зеленым пламенем. Ульдиссиан вскинул вверх локоть, прикрывая глаза от его ослепительного, сверхъестественно яркого света. Едва зрение приспособилось к перемене, ризы и борода жреца, вспыхнув, обратились в пепел, обильная плоть почернела, обуглилась, кожа горящими хлопьями посыпалась на пол, обнажая мускулы, жилы и кости.

Слизанное языком пламени, лицо жреца исчезло, и теперь на Ульдиссиана глумливо скалился обнажившийся череп. Глаза при том каким-то чудом уцелели, но еще миг – и они, съежившись, провалились в глазницы, а ужасающая фигура сделала шаг к человеку.

– В конце концов, мне же хочется выглядеть перед тобою как можно лучше, – проворковал объятый огнем скелет.

К этому времени пламя успело поглотить все, кроме костей, да и кости таяли в огне на глазах. Однако за рассыпающимся на угольки человеческим остовом Ульдиссиан мельком смог разглядеть и изумрудно-зеленую ткань, и кожу, белую, точно кость. Ноги скелета рухнули на пол, а на их месте начала расцветать, распускаться нарядная юбка над парой изящных девичьих ступней. Грудная клетка лопнула, распахнулась наружу, открывая взору Ульдиссиана лиф знакомого элегантного платья, облегающего весьма и весьма женственную фигуру.