Ключевой момент - Лидия Лукьяненко

— Не обращай внимания, они и перестанут.

Я не обращала, но они не переставали. Не знаю, была ли у нас другая девочка, которая вытерпела столько насмешек, как я.

Дружбой с Изольдой я очень гордилась. Только у меня было право занимать ей место в первом ряду или делиться с ней бутербродами. Время от времени она одаривала меня какой-нибудь вещицей, будь то поношенная лента или чуть порванный бант. Изольда не могла носить подпорченную вещь, но выбрасывать ее было жалко. И она отдавала ее мне. Я горячо благодарила, хотя никогда ею не пользовалась. Но это был ее подарок, признак ее расположения ко мне. Ведь она дружила со мной, девочкой не примечательной ни внешностью, ни фигурой, ни нарядами. Одно только было у меня лучше — я хорошо училась. Мало сказать хорошо — почти отлично. Изольда тоже училась неплохо. Но ей часто ставили оценки не за знания, а за ее внешность и принадлежность к обеспеченной семье. За то, что другие получали тройки, ей ставили четверки, а если Изольда знала чуть получше, то и пятерки. И никто из наших ребят не возмущался по этому поводу. Ведь она была особенной!

О своей любви я ничего не говорила Изольде. У меня не было потребности делать это достоянием гласности. А Изольда была из тех девчонок, которые с легкостью доверяют чужие тайны всему свету. Тогда мы учились в шестом классе, и у нас началась повальная эпидемия дружбы с мальчиками. Каждый день в школе разыгрывались драмы. Составлялись новые пары и разрушались прежние. Все, кто не дружил, были белыми воронами. Я не дружила. Кто станет дружить с девчонкой выше себя на голову? Для меня среди учащихся шестых, даже седьмых классов не нашлось бы подходящего по росту мальчика. А восьмиклассников шестиклассницы не интересовали, у них были свои красавицы. Изольда, конечно, была вне всякой конкуренции, поэтому с ней хотели дружить все, но предложить это ей решались единицы. И она всех пока отвергала. Наши мальчишки совершенно не привлекали ее. Старшеклассники — другое дело. Достойного кандидата она стала присматривать среди них. Школа гудела от слухов о многочисленных романах. На уроках туда-сюда носились любовные записки. Почти каждый день в женском туалете кто-нибудь из девчонок плакал или устраивал истерику прямо в классе. Влюбляться, страдать, да так, чтобы все видели, считалось хорошим тоном. Дни рождения теперь отмечались бурно. Приглашалось ровное количество девочек и мальчиков. Медленные танцы на школьных дискотеках стали самыми популярными. Даже некрасивые девчонки были востребованы. Веснушчатость или угреватость уже не были преградой. Все хотели встречаться, влюбляться, ревновать и делиться с подружками подробностями своих свиданий.

Мне нечем было делиться, и я покорно несла свою меланхолию в море всеобщей влюбленности. В моей любимой литературе настоящие герои часто были непонятыми, отвергнутыми и одинокими. Это утешало меня. А сказка о гадком утенке вселяла надежду. Может быть, со временем я стану хоть чуточку привлекательнее, думала я. Мне, конечно, и в голову не приходило, что можно сравниться по красоте с моей подругой. Изольда всегда оставалась для меня высшим мерилом. Она же тем временем наметила себе кандидата в поклонники. И ее выбор пал на Митьку. Меня это не удивило. В моем представлении не было мальчишки лучше его. Ему не только уже исполнилось четырнадцать, но он и по росту был чуточку выше меня, тогда как мой брат только недавно сравнялся со мной в росте, а ведь ему было почти шестнадцать. Женьке тоже, как и всем, нравилась Изольда, но он не мог ее интересовать: мой брат ничем не выделялся среди сверстников. Другое дело Митька! Он был высоким, широкоплечим и очень спортивным мальчиком. Он демонстрировал такие номера на турнике, что все наши мальчишки ревели от восторга. Вдобавок он был, по моему мнению, очень красивый. Иссиня-черные волосы и зеленые-зеленые глаза. Он всегда ходил, небрежно расстегнув рубаху на три-четыре пуговицы, словно приглашая всех полюбоваться на его смуглую мускулистую грудь и квадратики на животе.

Итак, выбор моей подруги пал на Митьку. Оставалось лишь сообщить ему о ее благосклонном решении. И сделать это предстояло мне. Изольда не могла унизиться до разговора с ним. А писать записки она не решалась. Я думаю, где-то в глубине души она все же боялась быть отвергнутой. А ведь записка — это уже улика! Откажись Митька, и она может стать всеобщим посмешищем из-за собственноручно написанного послания. Поэтому Изольда решила, что будет лучше, если с Митькой поговорю я. Если что-то пойдет не так, рассудила она, всегда можно сказать, что все это выдумала ее подружка, а она тут ни при чем. Уронить корону со своей головы Изольда боялась больше всего.

Но это я сейчас все понимаю. А тогда ни о чем таком я даже не догадывалась. Просто моя подруга под большим секретом, взяв с меня клятву молчать, сообщила, что если и встречаться с кем-то, то только с Митькой, хотя она его плохо знает и не уверена, что при близком знакомстве он ей понравится. Но если он влюблен в нее, надо дать ему шанс.

Мне не пришло в голову помешать ей или отказать в помощи. Изольда была самой лучшей девочкой, самой красивой, самой воспитанной. Митьку же я любила и понимала, что он тоже достоин самого лучшего. А значит — Изольды. И я пошла к нему.

Митьку я застала во дворе. Он крутил «солнце» на турнике. Я остановилась и стала смотреть на него, прищурив глаза от ярких послеполуденных лучей. Он закончил упражнение и спрыгнул на землю. Запах пота ударил мне в нос, и я с удивлением поняла, что даже такой запах может быть приятным, если это запах любимого человека.

— А, Машка, — сказал он небрежно. — Привет.

— Привет, — ответила я, — а я к тебе.

— Да? — удивился он. — А чего?

— Поговорить нужно.

Он хмыкнул и поднял с земли майку. Его мускулистые влажные плечи блестели на солнце. Он надел майку и вопросительно посмотрел на меня:

— Ну что? Здесь говорить будем? Или пойдем в парк погуляем?

— Пойдем, — ответила я, обалдев от восторга.

Как я была благодарна Изольде за то, что она отправила меня к нему поговорить! Если бы не это обстоятельство, я никогда бы не удостоилась чести погулять наедине с Митькой. Я часто присоединялась к Женьке и Митьке, и мы гуляли втроем. Иногда к нам подходили другие ребята. Но это было совсем не то.

Мы медленно шли по дорожкам парка. Весеннее солнце растворялось в листве. Я совсем забыла, что и как я должна ему сказать. Мы шли и просто болтали. Митька говорил, что начал задумываться о будущей профессии. Он никак не мог решить, кем стать. Он перечислял все, что ему нравилось, и не знал, чему отдать предпочтение. Для меня это вообще была туманная тема. Я никогда не умела жить завтрашним днем. Все, что происходило сегодня, было для меня всегда более значимым и самым-самым важным. Это потом, пережив свою первую любовь, я поняла, что может быть и вторая, и третья. Гораздо позже пришло осознание того, что некоторые вещи, которые кажутся сейчас невероятно важными, через год могут утратить свое значение. Но до всего этого надо было дойти своим умом, пережить, прочувствовать.

А тогда я шла и радовалась нежданной прогулке как своему первому свиданию с Митькой. Было тепло. Цвели деревья, и от них исходил сладкий дурманящий аромат. Наверное, именно так пахнет первая любовь. Мы гуляли долго. Митька с детства привык считать меня кем-то вроде сестры и, нисколько не таясь, делился со мной самыми сокровенными мыслями. Но Изольды в них не было. Он хотел стать путешественником, писателем, моряком или геологом. Он мечтал о том, чтобы уехать далеко-далеко, где не было бы пьющего отца и вечно больной матери, где жизнь била бы ключом, мечтал прикоснуться к неразгаданным тайнам. Я слушала его и тоже хотела уехать с ним, чтобы карабкаться по горам с рюкзаком на спине, плыть по бескрайнему океану, шагать через пустыни. В этих мечтах я была ближе к нему. Представить рядом с ним Изольду я не могла. Ну как, скажите, она будет выглядеть в своих бантах на палубе корабля, который мчится по бурным волнам, или в пустыне в нарядном платье? Я же, несмотря на то что отрастила волосы, все равно предпочитала носить брюки. Слава богу, что отечественная промышленность стала выпускать простые классические брюки для девочек. Для меня с моими длинными ногами это был спасательный круг. В школьном платье я выглядела ужасно: даже если оно и закрывало мои ноги до колен, оставшаяся часть все равно казалась неимоверно худой и длинной. А в брюках я все же выглядела не такой тощей.