Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

– Замолчи, – зашипела Елена Ивановна, искоса бросая испуганный взгляд на притихшего Сережу. Разошедшийся Иван Савич, видимо, что-то осмыслив, умолк. Но Сереже больше ничего и не надо было. Он давно все понял.

На следующее утро, в тот же ранний час, юный Ошеров вновь был у дома Дараганов и тем же манером, что и в прошлый раз, очутился в саду. Он чувствовал, он был уверен, что найдет красавицу все на той же скамье под вишней, погруженную в чтение… И не ошибся.

Увидев его, княжна торопливо поднялась.

– Ваша дерзость, сударь… – возмущенно начала она, но Сережа торопливо перебил:

– Я так хотел увидеть вас еще раз, Ваше Высочество!

– Ваше Высочество?!

– Я знаю, – прошептал Сергей, – знаю, что вы дочь ныне царствующей государыни Елизаветы Петровны от венчанного брака с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским.

– Кто вам сказал?! – Августа побледнела. Сережа молчал.

– Впрочем, понимаю, – девушка усмехнулась, не замечая, что растерянно наматывает на палец светлую прядь своих густых ненапудренных волос, – как бы ни хранили тайну, она все равно выйдет наружу. Что-то подслушают слуги, расскажут по тайности своим товарищам из соседних домов, те – своим господам… А потом… Я ведь похожа на государыню?

– Удивительно похожи, принцесса! Только вы еще красивее.

– Красота моей матери славится по Европе. Да и отец мой дивно хорош собой, иначе не полюбила бы царская дочь простого украинского хлопца. Но разве в красоте счастье?

– В чем же оно для вас, принцесса?

– Не знаю. Вы зачем пришли?

– Хотел видеть вас.

– Зачем? Я же сказала, что нам нельзя встречаться.

– Почему же нельзя, Августа Матвеевна? Разве вы не верите, что я сохраню к вам почтение, подобающее вашему происхождению? Я гляжу на вас как на икону!

– Не кощунствуйте! Да как же вы не поняли до сих пор, что меня держат здесь в строжайшей тайне? Узнай кто, что я беседую по утрам, пока тетушка Дараганиха сладко почивает, с будущими конногвардейцами… Вам же хуже будет, Сережа!

Сергей упал ей в ноги.

– Да пусть хоть казнят! Если что, всю вину приму на себя. Мне не жить без вас, принцесса!

– Вот до чего договорились! Но… я ведь, если правду сказать, сама рада вас видеть. А то все одна да одна… Никуда не выезжаю, ко мне никто не приходит. В церковь и то не хожу – домовый храм для меня освятили. Раньше поменьше была, учителя были, училась всякой всячине. Теперь нет. Как дальше жить буду? Ну, встаньте, зачем же в ногах валяться? Вы мне не холоп. Присядем да поговорим… коли уж пришли.

Лицо Сережи пылало.

– Только прикажите, Ваше Высочество, я все для вас…

– Да чем же вы можете мне помочь, глупенький? Нет, такова судьба. И перестаньте звать меня Высочеством. Я не цесаревна.

Они помолчали.

– Княжна, – робко спросил наконец Сережа, – а родители ваши навещают вас?

Княжна не возмутилась его дерзким любопытством.

– Матушку я помню очень смутно. Видела ее в детстве. Редко, очень редко пишет она сюда письма. А батюшка приезжал. Правда, ни слова меж нами говорено не было, что мы дочь и отец. Обожаю его! Добрейший он, великодушнейший человек на всем белом свете.

– А фамилия ваша?..

– Тараканова? Я ведь воспитывалась с сыном Дараганов, он сейчас в военном корпусе. Государыня, обвенчавшись с Алексеем Григорьевичем, приласкала всю его родню, – Августа тихо улыбнулась. – Тетушка любит рассказывать забавный случай с моей бабушкой, Натальей Дементьевной Разумовской. Государыня вызвала мать своего возлюбленного ко двору прямо из скромной хаты в Лемешах. Вестимо, бабушка была потрясена. Ее обрядили как вельможную пани, привезли во дворец. А там она впервые в жизни увидела огромное зеркало и в страхе бросилась перед ним на колени. Она приняла свое отражение за императрицу!

Сережа улыбнулся.

– Так вот, – продолжала Августа, – государыня пригласила ко двору и родичей Разумовского, среди них был и казак Дараган. По-русски его стали называть Дараганов. Ну а попробуйте постоянно повторять «Дараганов», и скоро у вас получится – «Тараканов». Поэтому, когда Дараган меня удочерил, мне дали фамилию Тараканова. А государыня пожаловала княжеский титул. Какое-то время мы жили в Петербурге, потом отец мой, Алексей Григорьевич приобрел для нас именье под Черниговом. С тех пор я здесь. Марья Дмитриевна Дараган – я зову ее тетушкой – любит меня как родную. Ей всегда хотелось дочь, а меня она воспитывала с младенчества. Я тоже ее люблю. Но… признаюсь, мне уже в тягость затворническая жизнь.

– Если бы я был равен вам по положению! – пылко воскликнул Сергей. – Я бы предложил вам бежать со мной. Мы бы обвенчались, и я всю жизнь был бы вашим безгласным рабом, а вы бы пользовались безграничной свободой!

Августа подавила смех.

– Вы очень великодушны! – сказала она. – Но я не принимаю вашего самоотверженного предложения. И потом, мне пора идти в дом, тетушка уже, должно быть, проснулась. Прощайте! Я вас провожу.

– А завтра? – прошептал Сережа.

Августа задумалась на мгновенье.

– Я вам верю, Сережа. Хорошо! Приходите. Я отопру калитку.

Густая бархатная ночь, звезды на бархатном небе, бархатный ветерок, напоенный запахом цветения… Сережа сидел на подоконнике растворенного окна и, высунувшись наружу, вглядывался в золото звезд, в яркий, леденистый, весь из света полумесяц… Ему казалось, что душа его серебряно звенит тугой певучей струной. Сердце то сдавленно замирало, то часто-часто колотилось… Волшебная ночь манила обещанием, предчувствием чуда. Никогда, никогда не было с ним ничего подобного!

Длинные ресницы намокли от восторженных слез, едва юноша вспомнил тонкий профиль Августы, которую почему-то сравнивал сейчас с сияющим полумесяцем… Деловито и звучно прокричала ночная птица. Ночная бабочка чуть коснулась виска… Грусть и восторг, восхищение. Первая любовь… И невозможность ее… И надежда… Все слилось в одно, что называют – счастьем.

Завтра он увидит ее снова. Утренние встречи под вишнями стали почти ежедневными…

Сергей почувствовал, что задыхается. Теперь ему уже и комнаты с растворенным окном было мало. Изловчившись, он лихо спрыгнул с подоконника в сад… И сильно вздрогнул, завидев – почти рядом – крупную мужскую фигуру.

– Ты чего не спишь, Сергей Александрович? – тут же раздался знакомый голос. У Сережи отлегло от сердца.

– А вы что не спите, дядя Иван?

– Не знаю… Весна, тепло… Лето красное уже на носу. Жарко в комнате, не могу уснуть. Все молодость свою вспоминаю. Такая же, как сегодня, ночь была, когда увез я Аленушку из дома тетки ее, где жила она тогда. Да. Что удивляешься? В Москве я в те дни гостил у родича. Долго гостил. И вот, все бывало, в церковь как приду – а она там. Грешным делом уж на нее смотрю, не на образа. Потом способ изыскал к знакомству. Трудное дело оказалось. Она просватана уж была. Но жених ей пришелся не по нраву. Меня же она полюбила… Ну так и что – выбрали ночку, и… умчал я ее далеко от Москвы да от теток. Ничего, потом примирились с родней ее. Разве ж плохо со мной живется Елене Дмитриевне? Ну а ты чего? – пан слегка взъерошил и без того растрепанные волосы Сережи. – Небось, уж присмотрел себе панночку? Что молчишь? Ничего. Ты красавчик, бойкий, веселый, тебе любая будет рада… А ночь-то, а! Светлая… молодая. Весна!