Тогда ты услышал - Криста фон Бернут

— Что там у оперативной группы? — спросила она, когда они вместе вошли в крошечный лифт и оказались слишком близко друг к другу. Она пыталась быть с ним приветливой. Он не виноват, что ее не известили.

— Они уже многое сделали. Сейчас отдыхают.

— Перерыв, да? Рановато.

Фишер и не думает улыбаться, он, не отрывая взгляда, смотрит на потолок. Лифт приходит в движение. В неярком свете, падающем сверху, Мона замечает, что его короткие темные волосы на лбу уже редеют. Представляет себе, как он каждое утро внимательно и обеспокоенно разглядывает свои залысины. А ведь он еще молод, ему, наверное, лет двадцать пять — двадцать шесть. Под глазами темные круги. Он с четырех утра на ногах.

КРУ 1 в полном составе была на месте, и она, новый руководитель комиссии, должна быть с ними с самого начала. И кто виноват, что она оказалась на месте преступления последней?

— Бергхаммер был? — спросила она.

Бергхаммер — начальник 11-го отделения, к которому относятся пять комиссий по расследованию убийств. В таких случаях, как это дело, которое обещает стать громким, он всегда тут как тут.

— Да, — ответил Фишер.

Мона закрыла глаза. Бергхаммер был здесь, все были, кроме нее.

— А как это все выглядит? — спросила она.

— Его зарезали. Я бы сказал, чем-то необычным. Сейчас увидишь.

— Кто-нибудь из дома?..

— Никто ничего. Никто ничего подозрительного не заметил, никто ничего не видел, ну и так далее. Трое еще здесь. А до этого была целая толпа. Пришлось на людей по-настоящему накричать, чтобы они убрались.

Слегка дернувшись, лифт остановился на пятом этаже, и двери открылись. Фишер жестом показал на деревянную лестницу, ведущую наверх.

— Он живет на седьмом этаже. В мансарде. Вероятно, эта мансарда была пристроена позже.

— М-м-м.

Они поднялись на нужный этаж и надели белые защитные комбинезоны, лежавшие возле двери.

— Неплохо, правда? — сказал Фишер, верно истолковав молчание Моны. Квартира — нечто вроде «лофта»[2].

Прихожей нет, есть огромная комната с высоким потолком и сужающимися кверху стенами, с «французским» окном высотой, по меньшей мере, три с половиной метра, с прилегающей к нему террасой, для сооружения которой застройщику, должно быть, пришлось подкупить не одного чиновника из Комиссии по земельному строительству федеральной земли.

— Это единственная комната? — спросила Мона.

— Так только кажется. — Фишер ухмыльнулся. — За ней есть еще спальня, кухня и ванная.

— А жертва?

— В спальне. Выглядит ужасно.

— Ясно. Но этот труп у меня не первый.

— Я имел в виду, что это выглядит действительно жутко. — Фишер снова скорчил обиженную мину.

Мужчина лежит на полу, голый, руки и ноги слегка раскинуты. Из глубокой засохшей раны на шее вытекло столько крови, что светлое ковровое покрытие окрасилось в красноватый цвет. Лицо у мужчины серо-синее. Глаза закрыты, кажется, что он спит. Странно, потому что обычно глаза у мертвых хоть чуть-чуть, но приоткрыты или уж крепко зажмурены. Убийца, очевидно, уже после всего опустил ему веки. Окно закрыто, в комнате стоит неприятный запах. Может быть, дело в отоплении, включенном до упора. Видимо, из-за этого уже начался процесс разложения.

Нет. Это не запах тления, слишком рано. Мертвец обделался.

Мона видела жертв уличных разборок, попрошаек с пробитыми черепами и женщин, избитых жестокими мужьями, но здесь все было иначе.

Обычно ей не приходилось с таким сталкиваться. Интеллигентная атмосфера. Красивые мертвецы. А вот лужа крови, искаженные черты лица — это отталкивающе и похоже на фильм ужасов.

Фишер прервал молчание.

— На первый взгляд можно подумать, что кто-то перерезал ему горло.

— Но?.. — продолжила Мона фразу.

Заставить себя подойти ближе Мона не смогла. Пока не смогла. Странно, потому что она не брезглива. И дело не в запахе. Трупы, начавшие разлагаться, воняют куда хуже.

— Ребята из отдела криминалистической экспертизы хотели дождаться твоего прихода, прежде чем начать работу.

— Ну хоть кто-то! Как любезно!

— Посмотри на края раны, — сказал Фишер, не обращая никакого внимания на ее саркастическое замечание, но голос его все же стал немного добрее.

Моне все-таки пришлось подойти к мертвецу и склониться над ним. При этом она старалась дышать не глубоко и говорила сквозь зубы.

— Края раны какие-то рваные, если тебе интересно мое мнение, — донесся сзади голос Фишера.

Он был горд собой и говорил взволнованно. Хочет, чтобы его похвалили, ясное дело. Это не трудно, а вот атмосферу может разрядить.

— Э, хорошо, — сказала Мона. — Кажется, ты прав. Может, нож был не слишком острым.

Жуткая мысль. В таком случае смерть была более мучительной.

— Или это был совсем не нож.

— А?.. — Она воспользовалась возможностью отвернуться от трупа.

— Гаррота, — сказал Фишер.

— Что?

Хорошо бы сейчас на свежий воздух.

— Гаррота. Проволока с двумя ручками на концах. Все происходит очень быстро, оружие не нужно, шума никакого.

— Вот как. — Она медленно начала отходить к двери.

— Именно. — Фишер двинулся за ней.

Наконец они снова в гостиной. Стоять в такой огромной комнате глупо. Сесть не на что.

— Откуда ты знаешь? Ну, про гарроту?

— Из полицейской школы. Может, читал где-то.

— Звучит… э… убедительно. Кто он такой, собственно? Фишер вынул блокнот из кармана брюк и зачитал: «Константин Штайер, арт-директор и один из управляющих рекламного агентства «Вебер и партнер», что на Гизелаштрассе».

— Арт-директор? Что это такое?

— Что-то вроде главного чертежника. Отвечает за оформление рекламы.

— Сколько ему лет?

— Тридцать девять. Родился в Ганновере. С семнадцати лет проживал в Мюнхене. Учился здесь. Насколько нам известно, против него ничего нет. Даже по Фленсбурскому штрафному регистру.

— Кто его обнаружил?

— Его девушка, Карин Столовски.

— Когда?

— По ее словам, сегодня в три часа ночи. Вот так он и лежал. Она его не трогала. При виде трупа у нее началось что-то вроде истерики, она выбежала из квартиры, поехала на велосипеде к себе, рассказала все своей соседке, которую разбудила, и они вместе с ней и парнем соседки приехали сюда — ну, короче говоря, в четыре часа они вызвали патруль. Она уехала только двадцать минут назад.