Виктор Бут. В погоне за мечтой - Игорь Владимирович Молотов

знаешь, очень не примитивные театральные постановки, типа пьес».

Сейчас, после коллапса коммунистической идеологии, легко упрекать ее в несовершенстве. А тогда это были «скрепы» в самом простом и ясном смысле этого слова, сшивавшие разнородное культурное пространство в единое целое, к выгоде всех. Ну, или почти всех.

«Это была общая среда, — поясняет Бут свою „партийность“. — Думаю, что на улице, в парке, что в комсомоле все-таки были лучше люди. Понимаешь, были высокие моральные ценности. Ведь сейчас мы видим, вот смотри, что происходит. Что в принципе идеология такая она или не такая, но это идеология. А это не вакуум. А когда нет никакой идеологии, то наступает такой вакуум, где все это, как бы так сказать, расцветает всякими уродливыми, понимаешь, сорняками, которые потом очень трудно полоть».

Видимо, у Бута с детства была способность располагать к себе людей, что и пригодилось ему впоследствии в жизни. «Очень светлый мальчик», — призналась учительница немецкого языка Валентина Шек. Рассказала, как после службы в Африке он приезжал в их поселок, приходил к ней, рассказывал, как бедно там живут люди. Говорит, что никогда не замечала в нем жестокости или жадности. И поэтому не может поверить, что делал то, в чем его обвиняют, ради денег. Конечно, кто-то отнесет это к ностальгическим оценкам, но словам советских пожилых школьных учителей веры уж точно больше, чем агентам ЦРУ.

Крепкие связи между учителями и учениками, которые они пронесли и сохранили через всю жизнь и которым нипочем оказались даже стены американской тюрьмы, Бут объясняет достоинствами существовавшей тогда системы: «Чем был хорош Советский Союз — в принципе стандарты были одинаковы что в Таджикистане, что в Узбекистане, что, наверное, в Москве и дошкольного образования, и самих школ. До сих пор со своей классной учительницей поддерживаем связи. И очень много одноклассников, все мы как-то друг друга поддерживаем кто где, кого куда судьба закинула. Кто-то в Германии живет, немцы, особенно „наши немцы“, как говорится».

Сейчас, когда советская система исчезла (может, временно?), Бут много размышляет о том, как народы, живущие в Центральной Азии, оказались под дланью сначала Российской империи, а затем и СССР. И какое будущее ждет этих людей.

«Есть такая река пограничная — Пяндж. Вот с этой стороны Таджикистан, с той — Афганистан. Народ говорит на одном, казалось бы, языке, но разделяет их, наверное, лет четыреста. Здесь, в Таджикистане, и дороги, и электричество, и тракторы, и даже, несмотря на то что после того, как Советский Союз распался и очень много русскоязычных уехало, — все равно за то время инфраструктура, и главное менталитет у людей поменялся. Поэтому вернуть в Таджикистан феодальный строй не получится, — уверен узник американской тюрьмы. — А вот какое будущее у Афганистана — это еще большой вопрос».

Хотелось бы верить, что Бут прав, что двенадцать лет, проведенные им вдали от Родины, от реалий независимости, не притупили его чутья. Он явно желает людям, среди которых вырос, добра. Воспоминания детства обязывают.

«Красивый край. Много времени провел в этих горных ущельях с пчелами на пасеке вместе с дядей Пафиком. Лазили по скалам, проходили разные кишлаки. Местное население всегда было очень дружелюбно. Всегда угощали и кормили, помогали как-то. Не чувствовалось разницы, каких-то конфликтов между русскоязычным и местным населением. Особенно в сельской местности. Все очень уважительно. Мама у меня проработала почти сорок лет в сельском потребсоюзе, среди кишлаков, и всегда учила уважать эту культуру. И в то же время быть русскими».

Весь этот имперский фольклор был возможен, конечно, только в специфических советских реалиях, когда эгоистические интересы народов временно уступили напору истории, могучей воле большевиков и их последователей, сумевших сплавить в единое целое разные культуры Запада и Востока. И сумевших заразить этим поколения советских людей. Бут — один из них.

«В седьмом-восьмом классе заинтересовался обществознанием, международным положением, — вспоминает он. — Стал читать разные журналы из Латинской Америки, например. Очень интересно было, что творится в Африке, в Азии. В восьмом классе захотел поступать в МГИМО. Но, несмотря на то что у меня и оценки были хорошие, и старался подготовиться, но в то время для поступления в престижный вуз необходимо было направление ЦК партии республики. А у меня такого не было. В Москве при сдаче документов сказали: без этого направления мы вас принять не сможем».

В СССР для поступления в центральные вузы среди прочего существовала такая категория абитуриентов, как «национальные кадры». Будущие специалисты, которых обучали по некоей квоте, выделяемой республике. Как правило, вступительные экзамены они сдавали «на местах». Легко догадаться, что это были менее сложные испытания. Сносно владея русским языком, их вполне мог пройти любой житель республики, получивший направление ЦК партии. В МГИМО готовили дипломатов, поэтому требовалось заранее подтвердить свою встроенность в систему. Бут, несмотря на все свои таланты и способности к языкам, не подошел.

«Пришлось вернуться, устроиться на работу, уйти в армию, — продолжает Виктор. — Призвался я в 1985 году и попал в 66-ю гвардейскую стрелковую Полтавскую Краснознаменную дивизию Прикарпатского военного округа, город Черновцы. Там была учебка. После учебки там и остался. Отслужил два года. И потом уже оттуда пробовал поступить в Военный институт иностранных языков. И получилось. Там я закончил ускоренные (десятимесячные) языковые курсы португальского языка».

Вуз этот на шкале высших военных учебных заведений занимает примерно такое же место, что и МГИМО среди гражданских. Среди интересующегося люда он известен подготовкой отличных военных переводчиков. В отличие от большинства вузов СССР, где языкам учили из рук вон плохо (зачем специалисту иностранный язык, если за рубеж он почти наверняка не поедет?), там, где это действительно было нужно, языки преподавали на совесть. Тем более военным, которым порой предстояло применять свои знания в боевых условиях. Например, слушая радиоперехваты. Что такое человеческая жизнь, военные понимали.

И здесь ценны свидетельства тех, кто помнит Виктора курсантом. Во время пребывания Бута в Таиланде российским СМИ удалось найти некоторых из них. С утра до ночи студенты в погонах зубрили языки, а также проходили общевойсковую подготовку — знакомились с тактикой, техникой, вооружением и средствами связи, рассказывал «Новой газете» начальник курса Виктор Пороховский. Несмотря на загруженность, Бут каждую субботу или воскресенье водил курсантов в театр, удивлялся он необычному для военного пристрастию. Но мы-то помним, что страсть к театральным постановкам проявилась у Виктора еще в школе.

По словам бывшего секретаря комитета комсомола Военного института Андрея Кудасова, Бут и там был секретарем комсомольской организации, которого уважали за то, что он энергично отстаивал интересы