Волков. Маскарад - Валерий Пылаев

— Вот как? — Я на мгновение задумался. — А гражданские?

— Наверняка убеждены, что с той стороны… то есть здесь, находится преисподняя. И вряд ли хоть кому-то захочется проверять.

Я не слишком-то удивился. После революции в России было не принято говорить ни о черте, ни о боге, поэтому советский человек ничуть не боялся их обоих. И наверняка нашлись бы и отчаянные смельчаки-добровольцы, и многомудрые рационализаторы, выступающие за незамедлительного покорение просторов иномирья. А даже если нет — такой джинн, однажды вырвавшись из бутылки, вряд ли пожелал бы возвращаться обратно.

Но здесь… то есть, там, в одна тысяча девятьсот девятом, запрет наверняка сработал. И работает до сих пор — особенно пока Прорывы зорко стерегут солдаты и на скорую руку штопают бравые георгиевские капелланы. А суеверные граждане уж точно предпочтут отсидеться дома, чем задаваться вопросами в духе «а что же все-таки ТАМ?..»

Царь-батюшка сказал нельзя — значит, нельзя.

— Преисподняя?.. Надо сказать, весьма похоже, — буркнул я. — Но раз уж мы здесь — предлагаю немного осмотреться…. Вдруг получится отыскать Прорыв и вылезти обратно?

— Почему бы и нет. — Цесаревич зашагал было дальше по коридору — и вдруг, развернувшись, схватил меня за рукав. — Тихо… Вы слышите⁈ Это…

Нет, я ничего не слышал. Вообще ничего — только наблюдал, как его высочество забавно открывает рот. Весь доступный мне мне диапазон занял странный и жутковатый звук, от которого снова мелко затряслись пол со стенами. Только на этот раз это больше напоминало не вибрацию или невнятный гул, а именно голос, этакий хтонический бас-профундо, который могли выдать только колоссального объема легкие и связки толщиной со стальной канат.

И этот голос явно приближался.

— Что там? — Цесаревич указал пальцем на потолок. — Оно рядом?

Слов я разобрать не смог — скорее прочитал по губам. Может, его величество не спрашивал, а утверждал. Или вообще хотел сказать, что неплохо бы нам спрятаться, забиться в какую-нибудь щель или вообще провалиться сквозь древние камни под ногами…

Но любопытство в очередной раз победило, и я скользнул вдоль заросшей зеленью стены туда, где в полумраке маячил прямоугольник, когда-то бывший окном. Цесаревич тут же последовал за мной — видимо, оставаться одному в такой обстановке ему хотелось даже меньше, чем высовываться на улицу.

— Господь милосердный! — выдохнул он мне прямо в ухо. — Вы тоже видите это⁈

Я все-таки предпочел задержаться в коридоре, а не лезть наружу, но туман снаружи уже успел слегка рассеялся… или просто оказался не в силах скрывать то, что сейчас двигалось прямо над нами.

Я не смог разглядеть силуэт целиком — только длинный и тонкий хвост и почти неподвижные крылья размахом… Пожалуй, с дом — в сотню метров, если не в полторы. Белесая пелена скрывала большую часть колоссального тела, но воображение тут же дорисовало остальное, хоть его и явно не хватало даже представить истинных размеров твари. А разум безмолвно вопил, что такое не просто может летать, по всем известным мне законам физике не должно…

Но оно летало. Парило тенью над мертвым городом, раскинув гигантские крылья. Обманчиво-медлительно, хотя на деле наверняка глотало за секунду не один десяток метров. Словно сказочный дракон… или черный ангел, навеки изуродованный случившейся когда-то катастрофой.

— Вы видели такое раньше? — прошептал я. — Оно не?..

— Нет, в Петербург такое не пролезало. — Цесаревич навалился мне на плечо, будто ему вдруг стало тяжело стоять. — И, надеюсь, не пролезет!

Глава 3

Гул наверху стих, но гигантская тварь так никуда и не делась. Точнее, удалялась без спешки, как и положено тому, кто по праву считается сильнейшим среди подобных. Императором этого мертвого мира, раскинувшим крылья над своими вледениями. Наверняка монстр даже не пытался разглядеть внизу что-то, а уж мы с цесаревичем, притаившиеся в доме, и вовсе не стоили даже крохотной капли его внимания. Зато я впервые за пару сотен лет почувствовал… нет, наверное, даже не страх. Скорее понимание, что подобное существо, случись нам сразиться, действительно способно меня уничтожить. А весь накопленные за десяток человеческих жизней арсенал знаний и умений окажется бесполезным. Слишком разные масштабы — муравей против исполина, порожденного катастрофой.

Я уже почти не сомневался, что этот птеродактиль-переросток появился тогда же, когда из этого мира исчезли разумные существа, построившие дома вокруг. Никто хотя бы отдаленно похожий на человека не стал бы терпеть подобное соседство. Даже если бы небесный тихоход питался исключительно фруктами или какими-нибудь морскими организмами.

Что само по себе весьма сомнительно: вряд ли в таком случае Упыри стали бы разбегаться от него со всех… лап. Существо таких размеров по определению не могло падать с небес на добычу, подобно соколу, и уж точно не отличалось проворством, зато габариты и масса позволяли ему без труда вскрыть дом, как консервную банку, и сожрать все живое, что окажется внутри.

— Улетел, кажется, — пробормотал цесаревич, отпуская мое плечо. — Богом клянусь, я никогда не видел подобного.

— Я тоже. И дальше бы не видел, если честно. — Я проводил взглядом исчезающий среди низких туч исполинский хвост. — Кажется, туман рассеивается, ваше высочество. Попробуем разобраться, куда нас занесло.

— Это… Это Петербург! — Цесаревич вытянул руку, указывая куда-то вдаль. — Видите — мы в том же самом месте!

Похоже, родовой Талант наделил его высочество глазами, способными не только пилить металл не хуже лазера, но и видеть заодно и в каком-то другом спектре. Я и сам кое-что умел: звериное зрение неплохо справлялось с темнотой, а вот с туманом ничего поделать не могло, так что я чуть ли не целую минуту вглядывался в грязно-серую пелену. Щурился, вытягивал шею, как гусь, привставал на цыпочки, вылавливая хоть что-то похожее на просвет, и, наконец, разглядел знакомый пейзаж.

— Вот так встреча… — пробормотал я.

Исаакиевский собор изрядно изменился: целиком лишился одной стены и половины соседней, покрылся зеленой дрянью от подножья до покосившегося креста и даже чуть