Утерянная принцесса - Валентина Гордова

— Они живы, — произнёс он то, о чём я старалась и вовсе не думать.

А как можно думать подобное, когда ты растешь в абсолютном одиночестве, голодаешь, мерзнешь, плачешь постоянно, не можешь найти своё место? Когда сердце рвётся от осознания собственной бесполезности и никому ненужности? Как можно думать, что родители живы, когда тебе так плохо и их нет рядом?

Для меня они мертвы. Даже если физически эти создания живы и здоровы, для меня они всегда были и будут мертвы.

— Мне плевать, — мой собственный голос я узнала с трудом, таким он был холодным.

Непривычно холодным, приученный смеяться даже тогда, когда невыносимо больно.

— Как ты можешь так говорить? — светлые брови на красивом лице Никиты сползли к переносице.

— Спокойно, — я пожала плечами, — я не собираюсь ни встречаться с ними, ни говорить, ни что-либо ещё делать. Знать их не желаю. Выпусти меня.

Никита не послушал, только газа прибавил, устремляя автомобиль быстрее по дороге. Надеюсь, он хоть водит нормально и мы не убьемся где-нибудь.

— Ты странно говоришь, — заметил он пару минут спустя, когда мы только-только пересекли черту города и выбрались на трассу, где парень увеличил скорость.

— У тебя есть родители? — прямо спросила я.

Возможно, бестактно и некультурно, но я точно знала ответ на этот вопрос.

— Есть, — напряженно признался он.

— Поэтому не смей судить о моём поведении, — велела ему, — и вообще, я уже взрослая девочка, причем это документально заверено. Я сама в состоянии решать, что мне делать, с кем видеться, а с кем нет. Останови машину и выпусти меня, я не собираюсь никуда ехать!

— Нет, — спокойно ответил он.

Мне так жалко себя стало, до слёз. Это несправедливо, просто несправедливо! Я не хочу встречаться с ними! Не хочу ничего знать о тех, кто бросил меня в лесу! В лесу! Они оставили меня в лесу, маленькую двухлетнюю девочку, перепуганную и одинокую. Если бы тот водитель не ехал столь аккуратно и не успел затормозить перед выбежавшим на ночную дорогу ребенком, меня бы и вовсе не было. Да меня потом ни одна семья брать не хотела, потому что после долгих разговоров с психологами они дружно поставили мне пару-тройку таких диагнозов, исходя из которых меня и вовсе в дурку запихнуть должны были. Бурная фантазия и богатое воображение были самыми мягкими из всего там написанного.

Та двухлетняя малышка была уверена, что в лесу она оказалась из-за того, что плохие дяди скинули её в голубую дырку в полу. И всё говорила, что придёт папа с мечом и заберёт её. Здорово, правда? Особенно потешалась Алла Федоровна, та ещё мымра, любительница повысить собственную самооценку за счет понижения её у окружающих. Угадайте, кто был её «любимчиком». Да-да, именно та, кому постоянно доставалось длинной тонкой указкой по рукам.

Я невольно потерла пальцы левой руки, зло думая о том, что сумела ей отомстить. Я мстила ей всегда, каждый раз, как она срывалась на мне, но последний раз был просто бесподобен. Она забрала меня из основной группы на свои любимые ночевки в лесу. Придурошная Алка считала это извращение высшим способом духовного наказания, после которого все ломались.

Для меня это была третья ночевка. Алла не рассчитывала, что после двух раз на третий я смогу сломаться, ей просто нравилось издеваться над людьми. Вот так и вышло, что, выслушав долгую мозгодробительную тираду о своем неподобающем поведении, я осталась в лесу совершенно одна, привязанная к дереву. Отличные способы воспитания, правда?

Но Алла оказалась реальной дурой, не догадавшись проверить мои карманы. Час изнурительных попыток освободиться окончился тем, что я достала припрятанный после дежурства в столовой нож, перерезала веревку и сбежала. Сбежала совсем, покинула детский дом на целый год раньше. Не скажу, что это был простой год, зато Аллу Федоровну после этого посадили. Удивительным образом вскрылась добрая часть её косяков, остальные жильцы детдома заложили её без зазрения совести и вот итог.

— Ты молчишь, потому что что-то задумала? — вывел меня из воспоминаний задумчивый голос Никиты.

— М?

— Ты улыбаешься, — пояснил он, покосившись на меня, — причём так улыбаешься, что мне реально страшно за свою жизнь.

И я поняла, что действительно губы растянулись в злой мстительной улыбке. Мстить своим обидчикам я всегда умела с особой изобретательностью и жестокостью. Без этого было не выжить.

— Никита, я тебе ещё раз говорю: останови машину и выпусти меня. Этим моральным уродам, я про родителей, можешь сказать, что не нашел меня. Или что я умерла. Уверена, они не расстроятся.

Парень наградил меня взглядом «ну ты и дура» и опять промолчал. Достал уже, честное слово! Какое он вообще имеет право вмешиваться в мою жизнь?

— Ты вообще кто? — с прищуром поглядела я на него, борясь с желанием его придушить.

Отнюдь не из жалости. Начну душить и он потеряет управление машиной, а на такой скорости мы точно во что-нибудь врежемся, перевернемся и умрём. Я умирать не хочу.

— Тот, кто спасает твою красивую задницу, — поведал Никитка.

Я открыла было рот, собираясь спросить о том, от чего конкретно мою часть тела спасать изволят, но не успела.

Громкое гудение позади нас привлекло моё внимание.

— Ля-а, — выдохнул Ник сокрушенно, увеличивая скорость своего автомобиля так, что меня просто вжало в кресло.

— Что происходит? — встревожилась я, в зеркало видя большой черный внедорожник, стремительно нас догоняющий.

Руки Никиты сжали руль с такой силой, что побелели костяшки и стали отчетливо видны темные вздутые венки. Странно в такой момент было думать о том, что венки на руках всегда были моей слабостью.

— Не паникуй, сейчас тебя будут пытаться убить, — обыденным тоном заявил Никита, вдавливая педаль газа в пол.

Он сказал не паниковать? Меня будут пытаться убить?!

— Да с какого перепуга?! — заорала я, не имея никакого желания быть убитой, — С чего вдруг?!

— Ну, видишь ли, тебя нашёл я, — всё также спокойно, будто ничего не происходит, поведал Ник и так уже очевидное, — а эти ребята сзади или тоже тебя нашли, или просто следили за мной. В общем, не рыпайся, будь паинькой и всё будет нормально.

И так он спокойно говорил, будто каждый день в подобных ситуациях был. И машину вел уверенно и прямо, хоть и на огромной скорости. И вообще выглядел расслабленно.

А я… сначала побледнела от ужаса, затем побагровела от гнева, а после позеленела от отвращения. Причем последние два чувства относились вообще ко всему: к Никите, к преследователям, к родителям. Особенно к родителям. И так всю жизнь испортили, так и теперь продолжают этим активно заниматься. Уроды.

— Ник, если я сдохну, сделай одолжение, грохни моих предков, — очень серьезно попросила я, внимательно следя в зеркале за стремительным приближением внедорожника.