Папатека - Анна Никольская

– Тысяч экспонатов около сорока содержит коллекция моя уникальная, которых из находится каждый состоянии в безукоризненном. Все коллекции представители в глубокий погружены сон, познакомиться не составит вам поэтому труда в спокойной с ними обстановке, изучить, их рассмотреть и выбором с определиться.

Уф! Ну вот как с таким человеком разговаривать? Поэтому я молча кивал и притворялся, что прекрасно всё понимаю, хотя не понимал ничего абсолютно.

Мы всё шли и шли. По длинным узким лабиринтам, освещённым масляными факелами, по галереям без окон и залам без дверей. По коридорам, которым не было видно конца и края. Мы заходили в какие-то комнаты с гигантскими очагами, в которых что-то варилось и булькало, в чьи-то спальни или усыпальницы с огромными кроватями под балдахинами. Я заметил, что в них кто-то спал, но кто? Этого я не видел. Книг становилось всё меньше и меньше, и скоро они совсем исчезли, будто это была не библиотека, а что-то совсем другое. Впрочем, я уже стал догадываться, это и есть что-то совсем другое. А библиотека, вероятно, была всего лишь прикрытием – для соседей по подъезду. Они порой бывают страшно любопытными, например, как наши.

– Вот ну, и пришли мы, – сказал господин Будь-Благодарен-Бенджамин, уперевшись лбом в абсолютно голую кирпичную стену.

– Хм, но здесь же ничего нет, – здраво рассудил я.

Старик повернулся ко мне, и я впервые увидел его улыбку.

Лучше бы я её никогда не видел. Вместо зубов у него во рту росли зубчики – частые и длинные, как на папиной расчёске. Я содрогнулся от этого жуткого зрелища.

– Ты ошибаешься, – продолжая улыбаться, ответил господин. – То именно есть здесь, тебе что нужно.

– И что же это? – Меня начинала раздражать самоуверенность этого старикана. Он же впервые меня видит, мы же знакомы каких-то сорок минут! А он делает вид, что видит меня насквозь или читает мои мысли.

Я похолодел. А вдруг? Мало ли.

Я быстренько тряхнул головой и постарался ни о чём не думать. Но мне, как назло, всё думалось и думалось. Особенно почему-то про моего несчастного папку. Про то, как он теперь там без меня, горемычный? Позвонил ли уже участковому, обегал ли соседей по этажу?

– Не беспокойся чём о ни, – вкрадчиво произнёс господин Будь-Благодарен-Бенджамин и потрогал меня за плечо.

Мне это не понравилось, я отступил назад, но в этот момент что-то заскрежетало так, что мне пришлось зажать уши, пол дёрнулся, стены поехали куда-то вверх и направо, и я решил, что вот теперь мне точно пришёл конец.

Наверное, это был склеп. Потому что там, где мы вдруг очутились, кругом стояли сплошные саркофаги – как в историческом музее. С той лишь разницей, что в саркофагах господина Будь-Благодарен-Бенджамина жевали лежие дюли! В смысле, лежали живые люди – это я от волнения перепутал слоги, со мною такое бывает. Причём эти саркофаги были разных форм. Один – как гитара, другой – как гигантский револьвер, третий был похож на самолёт, четвёртый смахивал на компьютер, пятый – на целый дом, шестой – на… Я даже не знаю на что! Словом, всё это было очень и очень странным, если не сказать больше. А крышки у саркофагов были стеклянные – поэтому я и людей в них сразу разглядел, и то, что они дышат: стекла кое-где запотели. А некоторые люди даже почёсывались и иногда чихали.

Все эти люди были мужчинами средних лет. Ни одной женщины или ребёнка! Все они выглядели довольно симпатично. Знаете, словно куклы в коробках, затянутых прозрачным пластиком. Такие новенькие, румяненькие, одеты с иголочки. Я даже подумал: а вдруг это роботы? Но нет. Оказалось, что это совсем не роботы.

– Это и есть ваша коллекция? – спросил я у Бенджамина. С каждой минутой он нравился мне всё меньше и меньше.

– Да, – утвердительно кивнул он. – Это моя папатека!

– В каком смысле?

– В мире собрание это единственное чужих пап уникальное! Аналогов всей во Вселенной ему нет!

А он хвастун, этот Будь-Благодарен.

– А зачем вам чужие папы? – насторожился я.

– Мне? Ни зачем.

– Тогда для чего вы их сюда… эмм… положили? Утрамбовали в эти гробики, снотворное им ввели? – Я начинал распаляться. – Вы же сами говорите, что это чужие папы. То есть не ваши! Другими словами, они чьи-то! А если бы вашего папу вот так взяли и увели из дома? Или вас самого? У вас же есть дети? Вам бы это понравилось? Лежать здесь, непонятно где, под стеклом, как какой-то музейный экспонат! – Я уже кричал. Я даже стал размахивать руками. И что я так завёлся, не пойму?

Старик внимательно меня слушал и не перебивал. А когда у меня закончились силы, слова и мне пришлось замолчать, он сказал:

– Я даю этих пап напрокат, – сказал он совершенно нормально, не тасуя слова, как карты.

– Как то есть напрокат? – Он меня буквально ошеломил.

– Как книги. Ребёнок может прийти ко мне, выбрать приглянувшегося папу и взять его напрокат.

– Любой ребёнок?

– Ну, не любой, конечно… – уклончиво протянул старик. – Но ты, например, можешь.

– Я?! Вы шутите? У меня есть свой собственный папа. Мне чужого не надо!

– Ты уверен? – вкрадчиво спросил господин Бенджамин и прищурился, как лиса.

– Конечно… – начал я, но осёкся.

Я вдруг всё вспомнил. Про нашу с папой ссору, про маму, про эту глупую стрижку, даже про Гонзалеса почему-то вспомнил и его усы!

Это же что получается? То есть это получается, что я могу выбрать себе здесь нового папу?! Совершенно любого? Например, известного футболиста или, скажем, изобретателя компьютерных игр?

– Ты можешь выбрать абсолютного любого папу из представленных в моей папатеке, – словно прочитав мои мысли, сказал господин Бенджамин.

– Какого захочу? – Мне всё ещё не верилось в происходящее. Я стал расхаживать между саркофагами и заглядывать к ним внутрь.

– Так точно. Выбирай – не хочу.

– Вот этот мне нравится! – ткнул я пальцем в стекло саркофага, похожего на пожарную машину.

– Отличный выбор, – похвалил меня господин Бенджамин. – Николай Фёдорович Брандспойтов, начальник пожарной охраны, сорок четыре года, женат, двое детей. Он станет тебе отличным отцом! Он научит тебя нырять в испепеляющее пламя, спасать погорельцев и их маленьких питомцев из огня!

– Да? – с сомнением переспросил я. Что-то мне не очень хотелось нырять в какое-то пламя. – А это кто? – Я показал на мужчину в красивом фраке. Саркофаг у него был в форме какой-то сложной закорючки.

– О, это потрясающий экземпляр, браво, молодой человек! Брависсимо! Это известный гастролирующий дирижёр Олег Евгеньевич Маэстров! Пятьдесят шесть лет, холост, семеро детей.