Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин

подобает командиру. А то поздно будет. И с меня спросят: а вы где, товарищ коммунист, были?»

Думая так, старшина отдал необходимые хозяйственные распоряжения повару и по каменистой, скользкой и мокрой тропе пошел в гору, туда, где отдыхал после ночного «боя» личный состав роты.

«А Сафоновым я сам займусь, — решил старшина. — И сержанту Фориненко скажу, чтобы глаз с него не спускал. Заправочку ему солдатскую надо показать, он ведь недавно в строю, а там на складе его, конечно, избаловали. Ну чему его могли там научить? Писать хорошим почерком накладные. Разве это для солдата дело?»

Григорий Иванович не спеша поднимался по тропе. Для молодых это легкая тропа, молодой ее с ходу одолеет. Но когда виски твои поседели, а сердце частенько пошаливает, лучше идти вот таким спокойным шагом, благо никто и не торопит.

«А он, похоже, с чем-то хорошим пришел к лейтенанту. Это же сразу увидеть можно. Лешка мой, бывало, только дверь откроет, еще ни слова не скажет, а я уже вижу, с чем он домой пришел: с горем ли, с обидой или с радостью. У них все открыто, у хороших ребят, — что на душе, то на лице. А лицо у этого Саши Сафонова славное, честное. И у Леши такое.

Ах, Леша, соколенок мой милый, если бы ты только знал, как скучает по тебе твой старый батька!»

Старшина остановился, вздохнул. Леша — это сын. Самый дорогой человек на свете. Самый нужный. А нет его рядом. Вот уже полтора года, как выпорхнул из родного гнезда соколенок. И хоть бы близко где жил, а то за тридевять земель улетел. В Казахстан. На целину. И вот с той поры, сам того не замечая, ищет Григорий Иванович в юных солдатских лицах сходства с Лешей. Ищет и находит. «Все они друг на друга чем-то похожи, дети наши. Они на Лешу, а Леша на них».

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Солдаты взвода, которым командовал Громов, отдыхали у большого жаркого костра. Солнце еще только светило, но не грело, а на солдатах ниточки сухой не осталось.

— Послушай, дорогой Артемов, отодвинься чуточку от огня, не то из тебя совсем невкусный шашлык получится, — сказал Геворк Казанджян. Он, как шутят товарищи, «автор» этого костра. Даже удивительно, как умудрился Геворк из сырого хвороста сотворить такое пламя. Но это «производственный секрет» Геворка. Он сын чабана и еще в школьные годы каждое лето уходил с отцом на высокогорные пастбища. А хороший чабан в любом месте, в любую погоду сумеет разжечь костер, потому что нельзя человеку жить в горах без огня.

— У русских есть пословица, — продолжал Геворк, — дыма без огня не бывает. А у меня огонь без дыма. Видали?

— Видали, друг, — улыбаясь сказал Сергей Бражников. Как и все, он благодарен Геворку за этот добрый костер. Но хвастаться хорошими делами не следует. — Видали, — уже без улыбки повторил Сергей и, явно подражая кому-то, заговорил глуховатой скороговоркой: — Товарищи! Вношу предложение возбудить перед вышестоящими инстанциями ходатайство о выдаче рядовому Геворку Казанджяну патента на изобретение бездымного огня. В наш атомный век, в век невиданного технического прогресса...

Солдаты рассмеялись. Бражников очень точно изобразил человека, который на каждом собрании бубнит одно и то же: «В наш атомный век...», «технический прогресс», а на поверку оказался жалким симулянтом. Сейчас этот оратор сидит на гарнизонной гауптвахте, а место это даже в наш атомный век не лучшее на земле.

Рассмеялся и Геворк. Он добродушно махнул рукой:

— Ладно, ребята. Уговорили. Отдаю свою единоличную славу в коллективное пользование.

Если посмотреть со стороны, может показаться, что эти беззаботно смеющиеся, веселые парни только что вернулись с легкой прогулки. Но здешние горы не место для увеселительных прогулок, а ночной «бой» в горах может любого богатыря измотать.

Еще час назад они думали: только бы дождаться привала. И тогда, ни о чем уже не размышляя, броситься на землю, раскинуть непослушные от усталости руки и ноги. И спать. Пусть даже гром гремит. Все равно — спать.

А вот, оказывается, спать уже не хочется. Двое суток не смыкали глаз, а сон не идет. Значит, не остыл еще в сердцах жар недавней атаки, не прошло еще возбуждение «боя». Ведь какое дело они совершили. Блестящее! Теперь все скажут: вот это солдаты! Вот это молодцы!

Но вслух они, конечно, об этом не говорят. Зачем? Это их сокровенное, ими завоеванное, и при них останется!

Есть у них еще одна большая гордость: новый командир взвода лейтенант Громов. Замечательный им достался командир, такого, наверно, во всем полку нет. Да что в полку — в дивизии!

Лихой вояка их лейтенант! Ничего ему, видать, не страшно.

Ну и что ж! Так оно и должно быть: по взводу и командир.

Но об этом они тоже вслух не говорят. Кажется, они вообще не способны сейчас ни говорить, ни думать о чем-нибудь серьезном. Будто бы не было ночной атаки. Будто бы не они подвергались смертельной опасности, когда в кромешной тьме шли по скользкому карнизу, у самого края бездонной пропасти, когда по страшно крутому, почти отвесному склону бросились вниз на «противника»... Все это как будто отошло в сторону, а осталось почему-то все смешное, забавное, подчас нелепое. Кто-то потерял ложку, кто-то шлепнулся в лужу и закричал при этом «ой, мамочка», кто-то в темноте атаковал куст, думая, что это солдат «противника», а когда всем взводом закричали «ура», у кого-то вдруг прорезался дискант, тоненький такой, детский голосок...

Теперь всем интересно узнать, кто это так отличился. И никто, конечно, не признается.

Они добродушно посмеиваются друг над другом, хот в душе каждый считает себя и своих товарищей героями. Но разве у героев не бывает слабостей?

Даже Сергею Бражникову досталось от товарищей. А ведь все знают, что автоматчик Бражников был душой ночного «боя». К тому же Бражников — комсорг. Сами его избирали, сами безоговорочно признали его авторитет. Но разве авторитет, если только он настоящий, может пострадать от дружеской шутки? Никогда.

В общем, всем достается «на орешки», и особенно от Васи Катанчика. Сергею иногда приходится его одергивать, хотя на Васю редко обижаются, потому что и сам он, кажется, ни на кого