Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин

не способен обидеться. Правда, Сергей думает, что это не совсем так. Если внимательно присмотреться к Васе, то он вовсе не кажется ни простаком, ни благодушным человеком, каким старается показать себя. Значит, есть в Катанчике что-то спрятанное от посторонних глаз, что-то затаенное. А что? Но разве так сразу поймешь. С человеком надо съесть пуд соли, пока его узнаешь.

2

А пока Катанчик для всех — рубаха-парень. Веселый. Общительный. И внешность у него приятная. Когда Вася смеется, лицо у него обыкновенное, мальчишеское, но стоит Васе задуматься, нахмуриться, рассердиться, как у глаз и в уголках рта возникают скорбные старческие морщинки. Видно, не очень ласково обошлась с ним жизнь. Вася и сам говорит: «Я парень тертый».

Он рано, в тринадцать лет, ушел из дому. Что-то случилось в семье — не то отец бросил мать, не то мать бросила отца, а может быть, просто соблазнила паренька заманчивая волюшка вольная, извечная мальчишеская страсть к приключениям, к дальним странствиям... О том, что побудило его уйти из дому, Вася говорить не любит. Но зато о путешествиях своих он рассказывает товарищам охотно, и, нужно отдать ему должное, интересно рассказывает — заслушаешься. Где он только не побывал! На Дальнем Востоке и в Прибалтике, в Средней Азии и в Крыму. Где-то он что-то строил, чему-то учился на каких-то курсах, плавал матросом на речном пароходе, одно лето работал табунщиком на конезаводе в Сальских степях, а зимой того же года служил библиотекарем в таежном сибирском селе, чему ребята поверили, так как Катанчик был основательно начитан. Но когда Вася сказал, что снимался чуть ли не в главной роли в историческом кинофильме, товарищи усомнились.

Василий Катанчик — киноартист? Не слыхали что-то о таком.

Похоже, что заврался парень. Решили проверить. Попросили начальника клуба показать картину, которую назвал Вася. Посмотрели. Конечно, в картине и следов Катанчика не обнаружили.

— Забрехался ты, Катанчик, — без обиняков сказал ему Андрей Микешин.

— Я забрехался?! — невозмутимо возразил Катанчик. — Ни чуточки. Вы, ребята, просто в кино ни черта не смыслите. А это такая шарманка, ее не всегда в одну сторону крутят. Так и с нашей картиной получилось: режиссер оказался шляпой и снял вдвое больше, чем нужно. Ну и вырезали лишнюю половину.

— А тебя куда дели? Ты же в главной роли, — пряча усмешку, спросил Бражников.

— А я был главным как раз в той половине, которую отрезали, — не задумываясь, ответил Катанчик.

— Надо было выпустить вторую серию, — сказал Сафонов.

Катанчик покровительственно похлопал его по плечу:

— Наивный ты человек, Сашка, сразу видно, что жизни не знаешь. Ты живого бюрократа когда-нибудь видел? Нет? То-то же!

— Ладно, хватит, — строго оборвал его Микешин. — Всем ясно, что ты брехун, и причем еще наступательный. А поэтому нет тебе больше веры.

Катанчик побледнел. Резко обозначились морщины на его лице. «Испугался», — удовлетворенно подумал Бражников. Но длилось это всего секунду-две.

— Ну что вы, ребята, — рассмеялся Катанчик, и так беззаботно, мило, как будто ничего не случилось. — Чего это вы вдруг шутки перестали понимать? Ну, трепанулся малость. Так от вас же не отвалилось. Да и правда есть в моем трепе. Честное слово даю. Меня действительно пригласили сниматься в кино. Увидел меня на пароходе режиссер и прямо влюбился. У тебя, говорит, Катанчик, характерная внешность. Я для тебя специально роль напишу, и так далее, и тому подобное в этом роде. Ну, я и подумал: чем черт не шутит, может, в самом деле Василий Катанчик кинозвезда первой величины. Но, как в песенке поется:

Почтальон принес письмо,

Ох какая радость!

Распечатали его,

Фу какая гадость!

Сняли меня для пробы — бревно бревном. Никаких признаков таланта. Выгнали, говорите? Нет, не сразу. Киношники народ не кровожадный. Взяли меня в массовку. Толпу в картине видели? Я во втором ряду стою, как раз посередине. Не узнали? А как узнать. Родная мать и та не признает. Грим-то для чего? Понимать надо, это же кино: цветная магия и индийские чудеса...

Потом еще долго Катанчик, посмеиваясь, вспоминал об этом «ловком розыгрыше». Врать он как будто больше не пытался. И многим солдатам он все больше и больше нравился. А Бражникову не очень. Сергей встречал на своем пути подобных людей, и у него сложилось о них твердое мнение: пустышки, одуванчики.

3

Однако в Васе было что-то такое, что вызывало невольное уважение Сергея Бражникова. Он сразу увидел, что форсистый этот паренек далеко не богатырь, что силенок у него маловато. Должно быть, подрастерял Катанчик здоровье в безалаберной своей жизни. Да и физическим трудом, видно, никогда систематически не занимался. Где там! Послушаешь его — все время в разъездах был человек. А в поездах разве научишься трудности переносить? В поездах работа известная — лежи себе на полке и дрыхни. А тут военная служба. Это тебе не хиханьки. Это суровая штука. Это — и тяготы, и лишения. Это строгая дисциплина. А «одуванчики» такого не любят.

Но Бражников человек справедливый: что правда, то правда — службу Катанчик несет старательно. Даже поражаешься иной раз его рвению.

«Что же это? Как это понять?» — частенько размышлял Бражников. И только прошлой ночью удалось ему открыть нечто очень важное в характере Катанчика. Они бежали в атаке рядом, когда Катанчик поскользнулся и упал. Бражников тотчас же протянул ему руку:

— Давай, Васек, помогу.

— Отстань! — с болью и злостью в голосе крикнул Катанчик. — Отстань, говорю.

Вот оно что!

Таких непомерно самолюбивых Сергей тоже не раз встречал на своем пути.

Такой лучше умрет, но не отстанет от товарищей.

Такой со стыда сгорит, если заметят его малейшую слабость.

«Ну что ж, — по-хозяйски подумал тогда Бражников, — самолюбие тоже сила».

...Сергей внимательно посмотрел на Катанчика. Лицо у парня осунулось, под глазами полукружья. «Видно смертельно устал, бедняга. А держится. Форсит. Молодец, с характером парень».

4

Бражников сладко зевнул и потянулся так, что хрустнули кости.

— Ну, ладно, почесали языки — и хватит. Я лично намерен поспать. Минут так сто двадцать, если удастся. И вам советую.