20 см - Александр Кормашов

Или, может, чай? — спросил Фарн, вставая.

— Нет. Присядьте. Присядьте, — настоял Гаврон. — Вы когда-нибудь спрашивали себя, куда, например, девается вся эта земля, вынутая из наших пещер? А это десятки, сотни, тысячи, миллионы кубов. Куда?

— Я не знаю.

— И все не знают. Но при этом все думают, что она каким-то чудесным образом выбрасывается наружу.

— Я не знаю. Я просто делаю двери и лестницы. Железо и дерево. Гарнитура, фурнитура, крепёж…

— А потом появляются книги, подобные «Последней оптической иллюзии» с её нелепыми бреднями о горе чёрных муравьев. Ваш сын когда-нибудь произносил при вас слово «террикон»?

— Нет, мой сын при мне никаких таких слов не произносил, — твёрдо ответил Фарн и спокойно выдержал долгий взгляд «шахтёра».

— Вы мне нравитесь, — резко изменил интонацию гость и начал собираться. — Но, возможно, вам стоит внимательнее приглядеться к окружению вашего сына.

— Он взрослый муравей. А в чём дело? Вы знаете, где он сейчас?

— С ним всё в порядке, а мне уже пора. Проводите меня.

Гость вызвал такси. На лифте они спускались молча, а когда выходили, в подъезде им встретилась соседка, очень весёлая разбитная муравьиха с каким-то своим приятелем, который старался её поддерживать, но только из расчёта на взаимность. При виде Гаврона, субъекта явно не местного разлива, соседка на мгновение растерялась, потом ойкнула и принялась откровенно заигрывать. Гаврон ей что-то ответить, соседка громко расхохоталась и стукнула его по плечу. Как-никак плечо у «шахтёра» было всё же шире, чем у её друга.

Такси пришлось ждать долго. Они стояли в подъезде, укрываясь от холодного ветра, и смотрели сквозь стеклянную стену, как на нижней поверхностях подъездного козырька играют красные сполохи. Ночью те играли особенно оживлённо, словно это именно их раздували подземные вентиляторы.

Сын неожиданно приехал утром и, мало того, на отцовской машине. Фарн даже не спрашивал, как это вышло и кто именно его надоумил забрать оставленную на университетской парковке машину. Всё как-то понималось без слов.

Фарн-а приехала с работы уже после девяти, она добиралась домой на общественном транспорте. Муж сразу понял, что у неё тоже была необычная ночь.

— Ты дозвонился до него? — спросила она, едва переступив порог. — Почему он не отвечал по телефону?

— Он уже здесь. Спит в своей комнате. Раздевайся и садись завтракать.

К этому времени их дочь уже встала и ушла в школу. Завтракали они вдвоём. Фарну несколько раз звонили с его фирмы, спрашивали, когда он может придти и подписать платёжные документы. Он сказал, что после обеда.

Разговаривали они долго, ещё и после того, как жена пошла в спальню и стала приготавливаться ко сну. Но ни к чему конкретному они не пришли. Сам же Фарн вновь и вновь прокручивал в голове мысль, что власти, по-видимому, опасаются разработки их сына. Теперь не только самой идеи, ранее чисто фантастической, но и предлагаемой технологии, позволяющей передвигаться под землёй очень быстро и без следа. В любом направлении.

— Понимаешь, меня всегда это беспокоило. Мы живём в земле, — продолжал Фарн вслух. — Фактически мы живём в земле. Всё наше окружающее пространство, помимо самой воронки, это всё земля, земля и земля. Не зря так и названа. Помнишь, мы смотрели сериал, где одну планету назвали Яблоком, помнишь? Ты спишь?

Фарн-а засыпала.

— Потом, в какой-то момент, это яблоко вдруг разрезали. На две отдельные половины, две отдельные планеты. На две полу-Земли. Одну для синих муравьёв, другую — для зелёных…

Фарн-а стала похрапывать.

— Фарн-а, не спи! — потряс её за плечо Фарн. — Я должен тебя о чём-то спросить.

— Мм?

— Они тебя спрашивали о дочери? Как-нибудь упоминали? Пусть даже мельком.

Фарн-а резко очнулась.

— Да-а. Они спрашивали, как она учится в школе. Я сказала, что хорошо, отличница.

— А ты сама с ней в последнее время о чём-нибудь говорила?

— Мы всегда говорим.

— О чём-нибудь о таком?

— Нет. Но она сама…

— Ну!

— Девочки в школе возмущались, что мы все гамэргаты.

II

Клиника неврозов располагалась в пещере с искусственным небом. В сущности, это была просторная каверна почти идеально сферической формы. В самой нижней части был разбит сад и плескалось мелкое озеро, так что нижний корпус больницы частично стоял на сваях, в верхней — освещение создавали два подвижных светильника, один жёлтого света, с мощной лампой накаливания, другой — голубоватый, холодный, люминесцентный, но тоже шарообразный. Сложную систему кабелей и подвесов иногда заедало, и тогда жёлтому светильнику становилось неинтересно уходить на ночь, и он всячески мешал синему. Иногда они оба так причудливо сцеплялись, что висели на небе по несколько дней, пока вызванные электрики устраняли неисправность. Главный врач клиники доктор Андрелион сломал голову, чтобы объяснить пациентам, что тут вообще происходит.

Контингент, в основном, у него был очень непростой, образованный и любивший подискутировать. Библиотека клиники никогда не бывала пуста, кинозал тоже. Всё это увеличивало и без того высокую набожность пациентов, хотя доктор Андрелион умел вовремя купировать эксцессы. Он был сторонником радикальных методов лечения нервных расстройств и всю жизнь отстаивал метод «клин клином». Ради лечения своих подопечных он даже добился того, чтобы власти проделали отдельный проход в соседнюю каверну, где располагался Храм всех людей, и вот там, в этом храме, наиболее сложные больные проводили по нескольку часов кряду, обычно сразу после ужина и до двенадцати часов ночи, а потом возвращались умиротворённые. Лишь одна пациентка возвращалась ещё более возбуждённая.

— Танцует? — спрашивал доктор, просматривая последние записи в медкарте. Для этого он пригласил в кабинет её лечащего врача.

— Танцует, — ответил лечащий врач. — Вчера ночью вот опять.

— Снова на стене?

— На стене. Откровенный стриптиз. Ярко выраженный сексуальный подтекст. Бюстгальтер со стразами, эротическая комбинация, чёрные сетчатые чулки, две пары туфель на высоких каблуках…

— И как она только не сверзится на этих каблуках! — крякнул доктор.

— Держится, — сказал врач.

— Надо что-то решать. Как вы думаете, может, пора созывать консилиум?

— Я бы ещё понаблюдал, — сказал лечащий врач. — Динамика симптомов всё же оставляет надежду. И потом…

— Что?

— Всё же надо учитывать, что больная — тринадцатый ребёнок в семье и двенадцатая девочка подряд. В их касте девочки не должны так часто рождаться.

— Ну-у, — доктор тяжело вздохнул, выпустив из себя воздух. — Редко, но бывает. А что остальные дети?

— Без выраженных симптомов, а вот их старший и единственный брат проходил у нас углублённое обследование на предмет вегето-сосудистой дистонии. По результатам обследования было не рекомендовано заниматься тяжёлой атлетикой.

— И?

— Он стал шахматистом.

— И?

— Он умер.

— Куда вы клоните?

— Покушался на жизнь Мирмиколеона. Участвовал в студенческом заговоре.

— Н-да.