Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли

Джулией у ее родителей, был слишком маленьким и ничего этого не понимал. Он знал только одно: он в безопасности, с мамой, бабушкой и дедушкой, и они его любят. Он навсегда запомнил свой первый дом на Ньюкасл-роуд, из красного кирпича, с гостиной, где никто никогда не собирался — так повелось в те дни — и где всегда были задернуты шторы.

Тетушка Мими тоже вышла замуж, но детей у нее не было. Со своим мужем, Джорджем Смитом, она жила всего в двух километрах от Джона и Джулии, в Вултоне в южной части Ливерпуля, и постоянно навещала их. С самых ранних дней Мими заботилась о ребенке сама, ибо отчаялась наставить младшую сестру на путь истинный. Впрочем, развлекала Джона именно Джулия — и была она, по его воспоминаниям, «комедиантка и певица… нет, не профи, конечно — так, наряжалась да мелькала по кабакам…».

Миновало четыре года. Вокруг Джона полыхала война, но он, защищенный от нее взрослыми, вряд ли об этом знал. Сирены воздушной тревоги, продукты по карточкам, нехватка еды, пылающий город, черные обгорелые скелеты разбомбленных домов, ямы воронок, босоногие оборванцы, играющие среди руин, — такого мира он не ведал. И ему никогда не расскажут, что в 1943 году его отец, словно проникшись духом военного времени — «живи сегодня, завтра может никогда не наступить!» — вдруг ни с того ни с сего написал Джулии: «Пока я далеко… гуляй, бери от жизни все!»

Джулия и так брала от жизни все, как и многие другие девушки и жены, чьи парни и мужья ушли воевать за рубеж. Вот только вышла незадача: когда муж через полтора года вернулся домой, она была беременна.

Сперва Джулия сказала, что ее изнасиловал солдат по имени Тэффи Уильямс, и Фредди, взяв с собой младшего брата Чарли — тот тоже вернулся домой в увольнение, — отправился поквитаться с насильником на военный полигон в Чешир. Оба потом вспоминали: они даже близко не подозревали, чем все обернется.

Уильямс поведал им совершенно другую историю, о чем тактично упомянет Чарли, когда напишет мне сорок лет спустя. Солдат сказал, что никакого изнасилования и в помине не было, что он влюблен и готов жениться на Джулии, если Фредди с ней разведется. Только Джулия не хотела Тэффи. Она уже и Фредди не хотела. В марте следующего года у нее родилась девочка, и ту удочерили норвежский моряк и его жена.

Брак Леннонов, по сути, кончился на полтора года раньше. А потом Джона будет несколько месяцев швырять, как маркитантскую лодку, от Джулии к Мими и Джорджу, а временами — к Сидни, старшему брату Фредди, и его жене.

В 1946 году Джулия встретила того, с кем ей предстояло провести всю оставшуюся жизнь. Его звали Джон Дайкинс, для всех просто Бобби, и в те дни он был коммивояжером — ходил по домам и продавал всякую всячину. Как только Фредди вновь ушел в море, Джулия и пятилетний Джон перебрались из Ливерпуля в пригород Гэйтакр и поселились с Дайкинсом в его крошечной однушке. Для респектабельной Мими то была последняя капля. Она насмерть разругалась с Дайкинсом и сказала, что и представить не в силах, как малыш может спать не только в одной комнате с этой «сладкой парочкой», но и на одной с ними кровати, — а потом подала жалобу в организацию, которая ныне зовется департаментом детского благополучия Ливерпульского городского совета.

Со второй попытки она добилась своего: представитель совета провел беседу с Джулией и Дайкинсом, а маленького Джона передали на попечение Мими и ее мужа.

Наверное, Мими казалось, что хаос в детстве Джона подошел к концу. Но в этой пьесе оставалась еще одна несыгранная сцена.

Фредди, который теперь, как и многие другие, фарцевал на черном рынке нейлоновыми чулками, внезапно нарисовался в дверях — дайте, мол, сынишку, погуляем с ним денек. Мими согласилась — а Фредди тут же увез мальчика за 60 миль от Ливерпуля, на морской курорт Блэкпул. Там жил его друг Билли Холл со своими родителями, и все трое планировали эмигрировать в Новую Зеландию. «А может, и нам с Джоном туда рвануть? — думал Фредди. — Начнем все заново…»

В Ливерпуле Мими и Джулия рвали на себе волосы. Никто не знал, куда Фредди увез ребенка. Оба просто исчезли, и Фредди вполне намеренно не звонил ни жене, ни свояченице.

Джон оставался в Блэкпуле несколько недель, под опекой родителей Билли Холла, пока Фредди мотался в Саутгемптон, продолжая свои аферы на черном рынке. В конце концов Джулия все-таки узнала, где он скрывается, — учетная контора торгового флота вела запись всех доступных для работы моряков — и появилась на пороге дома Холлов, чтобы забрать Джона в Ливерпуль. С Фредди они говорили наедине. Дайкинс оставался на улице.

До сих пор спорят, сколь страшную травму причинил Джону Леннону тот разговор. Билли Холл расскажет Марку Льюисону, летописцу Beatles, что не было ни «повышенных тонов», ни сцен вроде «скажи, кого ты больше любишь!». Но все сводится к тому, что пятилетнему Джону предложили выбирать между родителями — и сперва он пошел к отцу, потом передумал и побежал к матери. Он был слишком мал, чтобы представить долгосрочные последствия своего решения, но, похоже, даже тогда понимал, что выбор будет окончательным — отдав предпочтение одному родителю, он навсегда потеряет другого.

Выбор был сделан. Фредди Леннон мог только смотреть, как Джон, держась за руку мамы, идущей рядом с Дайкинсом, удаляется от него по дороге. Шел 1946 год. Он не увидит сына еще семнадцать лет. В ту ночь Фредди отправился в паб в Блэкпуле и орал «Little Pal» Эла Джолсона. По крайней мере, так он будет вспоминать потом в мемуарах.

Джулия могла забрать Джона и отвезти его обратно в Ливерпуль, но жить ему предстояло не с ней. Вскоре он вернулся к тетушке Мими, и переезды и «перетягивание каната» закончились. Все разрешилось. У Мими и Джорджа были и возможности, и желание растить мальчика в безопасности. «Каждый ребенок имеет право на спокойный и счастливый дом», — не раз повторит Мими. А общение Джона с семейством Леннон с тех пор почти сойдет на нет.

Его отца Мими прозовет не иначе как «прохвост и пропойца» — но только не тогда, когда о родителях будет спрашивать племянник. «Она сказала, родители разлюбили друг друга, — вспомнит впоследствии Джон. — Но не говорила ничего плохого ни о матери, ни об отце. По крайней мере, мне в глаза. И вскоре я