Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин

Москве… Ну, словом, для меня, офицера ГРУ, постоянно находящегося под колпаком, это равносильно самоубийству. Вот мы стоим друг напротив друга. Тебе нужны тубусы, мне нужны деньги, так в чем же проблема?

– Где груз? – помолчав, будто что-то обдумывая, спросил араб.

– Там же, где ты хранишь деньги, – не остался в долгу русский, – в заднем кармане. За кого ты меня принимаешь? Груз в Москве. Вернее, в Подмосковье, на складе одной расформированной воинской части. План простой: я возвращаюсь домой, ты присылаешь ко мне человека, он называет номер счета в офшорном банке, а я рассказываю, где находится груз и как его забрать. Дело сделано, все расстаются довольные друг другом…

– Так просто? – недобро усмехнулся эмиссар «Аль-Каиды». – Получается, что ты продаешь не оружие, а просто информацию о нем. К тому же непроверенную.

– А ты хотел, выглянув в окно, увидеть грузовик, перевязанный розовой ленточкой? Я одиночка. Я действую сам, на свой страх и риск. И я не могу, не имея проверенного канала доставки, протащить через пол России целый арсенал!

– Значит, проблема только в доставке?

Тон у бен Галаби был такой, что Мамеду Аскерову вдруг захотелось отойти от него подальше, а еще лучше – покинуть помещение. Похоже, на уме у араба было что-то, о чем он не посчитал нужным поставить в известность своего собрата по оружию, и Аскеров уже не в первый раз подумал, что такие вот выученики западных разведок сплошь и рядом используют своих братьев втемную, богатея на их крови.

– Разумеется, – легкомысленно откликнулся русский и снова глотнул из фляги. – И я думаю, уважаемый Вазир, что для тебя это не проблема. Соглашайся. Предложение выгодное, поверь. Ты будешь доволен.

– Да, доставка – не проблема. Настоящая проблема в том, что тебе нужны вовсе не деньги, – неожиданно для всех, в том числе и для Аскерова, ответил бен Галаби. – Я знаю, шакал, что тебе нужно на самом деле.

Глава 2

День на Черкизовском оптовом рынке начинается рано. Солнце еще только подумывает о том, чтобы встать, город спит и видит сны, а в залитом мертвенным голубовато-зеленым сиянием бессонных ртутных ламп тесном лабиринте ангаров, контейнеров, крытых торговых рядов и павильонов уже с грохотом и лязгом поднимаются пластинчатые стальные шторы, отодвигаются ржавые засовы, вскрываются бесчисленные гигантские тюки; многочисленные стоянки уже в четвертом часу утра до отказа забиты машинами и автобусами, по регистрационным номерам которых можно изучать географию бывшего СССР, – прибывшими издалека, потрепанными, мятыми, усталыми, наполненными такими же потрепанными, мятыми, усталыми людьми. Людей этих уже давно перестали называть мешочниками; даже пришедшее на смену этому обидному прозвищу меткое словечко «челноки» почти осталось в прошлом, уступив место солидному словосочетанию «индивидуальный предприниматель», однако внешние приметы этого неистребимого тараканьего племени, рожденного горбачевской перестройкой и закалившегося в экономических корчах девяностых годов, остались неизменными на протяжении десятилетий. Люди эти всегда плохо одеты, горласты, обветрены, как бродяги, и, независимо от возраста и телосложения, способны, кажется, при лобовом столкновении расплющить в блин даже большегрузный самосвал; их орудия производства – ручные тележки для багажа и вместительные клеенчатые баулы, на которых, как порой начинает казаться, зиждется нынешнее экономическое процветание Китая, – служат куда более заметным национальным признаком, чем цвет кожи или строение черепа. Смуглые чернявые украинцы, бледные, как непропеченное тесто, белорусы, горячие и горбоносые сыны Кавказа, плосколицые и раскосые дети Индокитая – все они давным-давно сплавились воедино, дав начало новой могучей нации, существующей независимо от того, что каждый из них думает по этому поводу. Ее язык – арифметика, ее бог – чистоган, а нательный крест и ладанку с мощами святых заменяет калькулятор.

В четыре часа утра жизнь на Черкизовском рынке уже бьет ключом, но начинающееся столпотворение в увешанном и заваленном пестрым копеечным барахлом лабиринте служит лишь предвестием дневного безумия. Тележечники еще только начинают выкатывать и загружать свои тяжелые и неповоротливые багажные платформы на резиновом ходу, и их пронзительные вопли «Дорогу! Дорожку! Дорож-ж-ш-шьку!!!» в это время еще не успели слиться в однообразный многоголосый хор. Количество наваливаемых на их тележки тюков с товаром вызвало бы содрогание даже у ломового битюга, а кишащий людскими толпами лабиринт, через который они безошибочно, никого не задев, с безумной скоростью провозят этот невообразимый груз, заставил бы даже Минотавра рыдать, как малое дитя.

В четыре часа утра по Черкизовскому рынку уже снуют карманники-виртуозы, способные незаметно извлечь деньги даже из нижнего белья семипудовой горластой хохлушки, полагающей, что ее необъятный бюстгальтер надежнее депозитной ячейки швейцарского банка. Кидалы с симпатичными, открытыми лицами и ангельски честными глазами пьют утренний кофе, грея о пластиковые стаканчики ловкие музыкальные пальцы, и краснорожий мордоворот в черной униформе с броской надписью «ОХРАНА» поперек жирной спины дружески просит у них огоньку. Вокруг ртутных ламп понемногу густеет смрадный туман, состоящий из сигаретного дыма, чада многочисленных кухонь, выхлопных газов и испарений тысяч людских тел; в половине пятого где-то на Черкизовском рынке уже слышны истеричные вопли женщины, оплакивающей вырезанный кошелек. Вор в это время высматривает очередную жертву на противоположном конце лабиринта; те, кто слышит пронзительные жалобы обворованной, щупают собственные кошельки и торопливо проходят мимо, а торговцы, которым некуда идти, обмениваются равнодушными замечаниями по поводу происшедшего. Москва – государство в государстве, а Черкизовский рынок – это город в городе. И если Москва не верит слезам, то уж Черкизовский рынок не верит им и подавно…

Ранним утром соловьями разливаются армяне, втирая заезжим лохам плащи из дешевого дерматина по цене натуральной кожи. Они прижигают свой товар зажигалками, демонстрируя его высокое качество, и говорят, ни на мгновение не закрывая рта. Это песня сирен, заманивающая наивного путника на финансовые рифы; это – гимн, прославляющий чудеса современной химии. Маленькие, как подростки, прокуренные насквозь вьетнамские женщины выползают из своих нор в грудах клетчатых баулов и, зевая, нечленораздельно грубят ранним покупателям и хрипло перекликаются друг с другом на своем птичьем языке. Каждая милицейская облава на Черкизовском рынке приносит богатый улов нелегалов; их отлавливают сотнями, не зная потом, куда девать, чем кормить и на какие деньги депортировать это гомонящее, разом позабывшее русский язык стадо, а на смену отловленным сотням немедленно прибывают тысячи новых.

В половине пятого утра Хромой Абдалло, хозяин закусочной на втором этаже одного из немногочисленных капитальных строений Черкизовского рынка, обычно еще спит. По укоренившейся с незапамятных времен привычке он