Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин

был вознагражден еще одной пистолетной пулей, пробившей засаленную зеленую чалму прямо над переносицей. Этот последний выстрел русский сделал явно машинально, отреагировав на угрозу, которой на самом деле не существовало: спуская курок, автоматчик, Одноухий Иса, был уже мертв, как кочерга.

Этот же выстрел дал Мамеду Аскерову время выскочить на улицу. Уже нырнув за угол разрушенного сарая, он наконец-то сообразил, что спасается бегством от неверного, вооруженного всего-навсего пистолетом, который старый воин никогда не считал серьезным оружием. Он заколебался было, потянувшись за висевшим на плече автоматом, но прилетевшая неведомо откуда пуля, сбив с его седеющей головы выгоревшее на солнце камуфляжное кепи, подсказала правильное решение.

Потом где-то за спиной отрывисто залаял дорогой семнадцатизарядный «глок» араба, но эти звуки Мамед Аскеров слышал уже на бегу, с каждым шагом удаляясь от места перестрелки. Странно, но ему совсем не хотелось узнать, чем кончилось дело; напротив, впервые в жизни глубоко запрятанное желание старого воина, по праву носившего почетное прозвище Железный Мамед, вернуться домой, сдать оружие и зажить по-человечески сделалось не только осознанным, но и почти непреодолимым.

Глава 3

Народу в закусочной почти не было. Какие-то русские – судя по виду, муж и жена, приехавшие сюда не за товаром на продажу, а просто за дешевыми тряпками для себя и своих детей, – осторожно ковырялись алюминиевыми ложками в железных мисках с жидкой бурдой, которая у поварихи Хромого Абдалло именовалась украинским борщом. Поварихой у него работала таджичка, и никто, однажды отведав ее борща, не пытался повторить этот подвиг. Зато работала она почти бесплатно, а пропускная способность Черкизовского рынка обеспечивала Абдалло постоянный приток новых клиентов, неизменно ловившихся на старую удочку: обнаружив в пестрящем незнакомыми названиями меню родное, привычное слово, они заказывали этот так называемый борщ, а у некоторых даже хватало мужества доесть принесенные официанткой помои до конца.

За другим столиком три азербайджанца, все одинаково толстые, чернявые и усатые, как родные братья, дымя сигаретами, пили кофе и ковырялись зубочистками в крупных желтоватых зубах. Это были завсегдатаи, а потому еду, которую им обычно подавали, Хромой Абдалло не постеснялся бы поставить даже на праздничный стол.

Убедившись, что все в порядке, Абдалло совсем уже было собрался вернуться к прерванному разговору, но тут в закусочную, шаркая по полу растоптанными мужскими ботинками, волоча за собой грязную клетчатую сумку и распространяя отвратительную кислую вонь сто лет не мытого тела, вошла побирушка Захаровна – в прошлом проститутка, воровка и аллах знает кто еще, а ныне окончательно спившееся, опустившееся существо, промышлявшее сбором подаяния и по совместительству подрабатывавшее наводчицей у карманников – впрочем, без особого успеха. Захаровна сунулась было с протянутой ладошкой к азербайджанцам, но те лениво отмахнулись от нее, и тогда она обратила свое внимание на семейную пару, которая, как-то покончив с совершенно несъедобным борщом, уже взялась за второе. Женщина, которую Захаровна с невнятными причитаниями ухватила за рукав, брезгливо поморщилась, а ее муж потянулся за бумажником, намереваясь, по всей видимости, отделаться от надоеды самым простым в его понимании способом – сунуть ей пару монеток.

– Извини, дорогой, – сказал Хромой Абдалло собеседнику и встал, положив тлеющую сигарету на краешек пепельницы.

В четыре длинных шага он пересек небольшое грязноватое помещение и крепко взял Захаровну за шиворот. Попрошайка дернулась и сразу же прекратила сопротивление, придав своей распухшей красно-лиловой физиономии приличествующее случаю умильное выражение, – ей было не впервой.

– Ты что, старая собака, русский язык не понимаешь? – свирепо поинтересовался хозяин, оттаскивая нищенку от столика и хорошенько ее встряхивая. – Я тебе сколько раз сказал: забудь сюда дорогу, а?! Еще раз придешь – сброшу с лестницы, клянусь! Тебя тоже касается, – на полтона ниже добавил он, обращаясь к выскочившей из подсобки официантке. – Снова ее увижу – вместе будете с лестницы катиться. Здесь люди кушают, понимать надо! Кушайте, уважаемые, кушайте на здоровье, – расплываясь в медовой восточной улыбке и прижимая к сердцу растопыренную пятерню, обратился он к посетителям. – Вкусно?

– Да, спасибо, – за двоих ответил мужчина, – очень вкусно.

Именуемая борщом буроватая жидкость у него в тарелке осталась почти не тронутой, и из нее торчал огромный, даже на вид жесткий и несъедобный кусок серого, непроваренного капустного листа. Впрочем, жаркое с картофельным пюре он уплетал с большим аппетитом, и Хромой Абдалло решил считать, что похвала клиента относится ко второму блюду. Откровенно говоря, его эти тонкости не очень-то и волновали, но забота о гостях, хотя бы и показная, – обязанность каждого хозяина. Таков обычай, а Хромой Абдалло не знал лучшего способа сохранить уважение окружающих, чем следовать обычаям предков, даже тем, которые на первый взгляд кажутся обременительными и не самыми разумными.

Выпроводив побирушку, Абдалло велел официантке включить кондиционер, чтобы развеялся неприятный запах, перебросился парой слов с азербайджанцами, которые уже собирались уходить, а потом, жестом извинившись перед собеседником, сходил на кухню и хорошенько вымыл руки с мылом.

Когда он вернулся за стол, его сигарета истлела почти до самого фильтра, а недопитый чай в пиале совсем остыл. Абдалло кликнул официантку и велел принести еще чая, после чего, закурив, еще раз извинился перед собеседником.

– Не стоит, уважаемый Абдалло, – с должным почтением ответил тот. – Вы здесь хозяин и должны следить, чтобы собаки не забредали на кухню.

– Ты верно сказал – собаки, – солидно кивнул Хромой и выпустил дым через ноздри. – Собаки… – задумчиво повторил он, искоса глядя вслед супружеской паре, которая, закончив обедать, покидала заведение. – Чем дольше я с тобой говорю, уважаемый Ахмет, тем больше убеждаюсь, что на многие вещи мы с тобой смотрим одинаково. Я бы сказал, правильно смотрим… Как ты полагаешь?

– Я полагаю, что, глядя на свет так, как учил Пророк, меньше рискуешь ошибиться. Да и единомышленников у тебя в этом случае будет достаточно, – довольно обтекаемо ответил тележечник Ахмет.

Он был неширок в кости, но жилист и крепок, ибо только такой человек мог продержаться на работе тележечника хотя бы месяц и при этом не надорваться. Ахмет катал по рынку тяжелые платформы с товаром уже четвертый год, не пил вина, не курил и не позволял себе излишеств в пище. Такой аскетический образ жизни позволил ему за три года скопить сумму, необходимую для того, чтобы оплатить услуги Хромого Абдалло и снять квартиру всего в получасе езды от