Святополк окаянный - Александр Майборода

Открытые ворота охраняют двое сторожей.

Солнце печет. На камни, которыми умощен въезд в город, босой ногой ступить невозможно. На сторожах негнущиеся зипуны из толстого войлока, с нашитыми железными пластинами. Зипуны длинные, до колен и из-под них видны обвисшие колени полосатых штанов, икры, туго завернутые в серые от пыли онучи, от чего ноги кажутся неестественно толстыми, как столбы-подпорки.

А на головах у них железные шлемы-колпаки с острым верхом, — они начищены до блеска и сияют под жарким солнцем, как нимбы святых, так что взглянуть на них больно.

В руках сторожей короткие копья. Незачем сторожам другое оружие, незваных гостей они и палкой способны прогнать, а с воином им все равно не справиться. Сторож ведь приставлен для того, чтобы, когда появится враг, прокричать тревогу. И ничего более.

Время полуденное, людей не видно. Один сторож, длинный, с худым лицом, заросшим клочьями жидкой седой бороды, из-под носа, как две длинные сопли, свисают пакляные усы, сидит на бревне в тенечке. От скуки плюет в ров, стараясь попасть в лягву, пучащую из бурой тины черные глаза-бусины. От этого упражнения вся борода заплевана.

Другой сторож, молодой Воик, стоит посредине дороги. Он еще молод, во всю щеку румяна, бороденка едва курчавится. По лицу текут струи пота, оставляя на грязной коже причудливые узоры. А взгляд по-собачьи жалостливый. Под войлоком ему жарко, ему хочется в тень, и из побелевших, как у вареного судака, от яркого солнца глаз пускает тоскливые взгляды на своего мучителя в тени.

— Ант, ну Антушка, — жалобно ноет он, поводя лаптем по пыли. — Дай посидеть в тени. А?

Длинный плюнул в ров удачно, — плевок попал в голову лягушки и та, ошарашенная свалившимся ей на голову счастьем, тут же беззвучно утонула. Даже круги по воде не пошли.

Воик глупый и наглый, как все молодые. Ант не любил розовощекого молодца. Впрочем и других молодых тоже. Он желал показать свое презрение к Воику, поэтому достигнув попадания плевком в лягву, он подчеркнуто неспешно думал, что в своих упражнениях надо идти дальше, — попробовать что ли попасть в лягву щепкой... или камнем что ли...

Прошло несколько минут, прежде чем он показал, что обратил внимание на жалобные слова своего напарника.

Однако огрызнулся незлобливо, скрипучим, как несмазанная телега, голосом, и, как старый пес, — больше из долга, чем по необходимости:

— Не скули, Воик!

Потом лениво подумал, что неплохо бы поучить молодого и показать, что поставлен над ним начальником, — хоть маленький прыщ, а должен показать свой нрав, молодому будет наука — слушайся старших и не болтай попусту.

Ант нравоучительно заскрипел:

— Тебя недавно взяли в сторожа, и мне поручено присматривать за тобой. Ты думаешь, стоять на воротах дело простое? Всякий дурак может нести службу?

Он ухмыльнулся, показав, в оскале, желтые с чернотой, как в горелой вырубке, пеньки:

— Нет не всякий. Стоять в воротах дело не такое простое, как кажется. Летом в войлочных зипунах жарко, пот течет реками. А к вечеру, после закрытия ворот, шатает от усталости. Зимой — ледяной ветер с реки продувает до самых костей, не спасет и колючий бараний тулуп с полами до самых пят. Здесь ошибиться нельзя, — если в город без разрешения князя пройдет чужой человек, будет знатная порка сторожам.

Ант сморщил щеки, опять оскаливаясь желтыми, как у старой собаки, пеньками, и зашевелил обвислыми усами:

— Ты хочешь батогов по мягкому месту?

Воик опасливо мотнул головой:

— Не за что меня батогами угощать.

Ант ехидно сощурил глаза.

— Не за что? А как ты думаешь, почему батогами потчуют именно по мягкому месту?

Воик поморщил лоб, но не нашел ответа, смачно сплюнул остатками слюны в пересохшем рту в пыль, и сердито пробормотал:

— Почему, почему, — а сам-то знаешь? Наверно, не знаешь, а вопросы задаешь.

— Молод ты, еще глуп, — снисходительно проскрипел Ант. — А бьют по заду, потому что мозги у дураков, подобных тебе, опускаются из головы как раз в нижнюю часть тела. Вот и бьют мозги, чтобы они на место вернулись.

Воик обиделся, ему хотелось сказать Анту что-либо неприятное и злое, но, покосившись на Анта, промолчал. Ант поставлен старшим сторожем, и если не захочет, то прогонит Воика с ворот или скажет, чтобы его и в самом деле выпороли. И хоть на воротах муторно скучно стоять, однако город привратникам неплохо платит. Это неплохой приработок к гончарному ремеслу, которым Воик занимался с отцом. Лепить горшки хорошее дело, но денег лишних не бывает, и отец, который пока и сам со старшими сыновьями справлялся с гончарным делом, отправил младшего сына на приработок.

Воик зло подумал, что жизнь несправедлива, когда отец умирает, то двор и имущество отходят к старшим сыновьям, а о младших должны побеспокоиться старшие; однако им мало дела до младших братьев.

Эта мысль усилила грустное настроение Воика, и он, громко сопя, отошел к другой стороне ворот и начал тыкать копьем в стену и чертить на ней острием какие-то фигуры, — то ли лося, то ли собаку.

От этого увлекательного занятия его оторвал появившийся на дороге малорослый человек с большой корзиной на голове. Человек был худ. Его кожа приобрела темно-коричневый цвет. И вместе с корзиной человек выглядел как осенний гриб подберезовик на тонкой ножке и с большой тяжелой шляпкой, которая клонит его в сторону. Осенние грибы полны дождевой воды и в руках расплываются, как кисель.

Это рыбак Мокоша нес рыбу на княжескую кухню. Нечего его было задевать, но Воик вдруг захотел вылить на его голову накопившееся у него в душе зло. Зло на то, что он родился младшим сыном; зло на отца, чье имущество после его смерти перейдет к старшим сыновьям; зло на Анта, который от скуки кидает камни в темно-бурых лягв; зло на всю жизнь.

Загораживая проход выпяченной широкой грудью, Воик начал допытываться у рыбака, который ткнулся прямо корзиной в его лицо. Из корзины струился тинистый запах свежей рыбы.

Воик недовольно крутанул носом и зло оттолкнул рыбака, который от толчка едва не упал.

— Что несешь, смерд? — грозно хмуря белесые брови, почти не видные за обвисшими розовыми щеками, маленькими и круглыми, как у откормленного порося, спросил Воик, поигрывая копьем и норовя острием ковырнуть впалую грудь рыбака.

Ант, уронив рядом с собой на землю камешек, который он приготовил для того, чтобы кинуть в лягушку, изумленно привстал.

Мокоша — хороший мужик. Когда княжеская ключница воротит нос от принесенной им рыбы, он отдает рыбу Анту; а тот продает ее затем своим знакомым. Много ли мало, а доход от этого Ант имеет. Нельзя бить руку дающего. Поэтому Ант подал строгий голос:

— Воик, угомонись! Мокоша свой человек.

Мокоша, сняв с головы корзину и поставив ее на землю, устало кивнул Анту. Мокаша жил в хижине на берегу реки, далеко в стороне от посада, потому от ходьбы утомился.