Элла и звёзды - Виктор Цененко

что Элла дает это сделать, потому что Элла просто стоит посреди дремучих джунглей, кровоточит и не знает, что делать. Звезды теряются в темноте.

Элла передернулась всем телом, зашла под капельки. Они стучат по ней, а она стоит, скрестив руки на груди и смотрит влажными глазами вниз. Пар закрыл всё. Он темнел и обволакивал ее. Он, кажется, шептал что-то. Он приглашал ее слиться с ним и исчезнуть. Навсегда потеряться в своих пустотах. Она уже была потеряна. Давно уже потерялась… Где-то здесь всё начинается, где-то здесь и заканчивается. В бесплотном тумане. И ей вспомнился разговор с бабушкой, Элла обещала позвонить им с дедушкой, как только доберется до дома. Был вечер, они волновались. Да они вечно за нее волновались. А чего за нее волноваться, ведь она на такси, и ей уже двадцать семь лет? Дальше получилось так, что она поехала не домой, а к Мише, так и не попала домой. Так и не добралась… И не позвонила старикам. Тогда было туманно. Может быть ей сейчас это чудилось, она не могла вспомнить – неужели буквально после этого, через пару дней, умерла бабушка? И Элла так и не позвонила. Так и не поговорили больше. С человеком, который как никто мог утешить Эличку, поддержать. И гораздо позднее, когда она уже и не подумала бы плакаться старикам, само их присутствие успокаивало ее. Даже когда они ее немножко злили, когда она была недовольна их старческими, отсталыми рассуждениями. Она до сих пор не добралась домой… Потерялась в обманчивых зарослях тумана. И что же ты будешь делать? Тьма подкрадывается, она спускается за тобой…

В душевой кто-то плакал. В клубах пара был кто-то и рыдал. Элла вглядывалась. Вглядывалась еще. Там, если немного пройти вперед, сидела, обняв колени, обнаженная девушка. Элла подошла к ней поближе, буквально разводя перед собой кулисы пара. Маша? Маша подняла на нее взгляд, подводка разлилась по всему ее лицу, глаза красные, заплаканные.

– Элька…

– Маша? Ты чего? Как ты тут очутилась?

– Эль, у меня такое впечатление что мы не справляемся. Да мы просто не выдерживаем, – пробормотала подружка подавленным голосом.

– Ну да, не справляемся, – ответила Элла.

– У тебя вот Миша. Да, я знаю, что вы почти всё, разбежались, но у вас, я тебе точно говорю, было вот это тепло, между вами было. Любовь. Сама я никогда такого не испытывала, но это оно. И раз – у вас ее больше нет, любви. Больно это?

– Я не знаю, что у нас теперь. Больно, да.

– Иксэлька, ты думаешь, что я тебя трясу, названиваю тебе, только потому что я хорошая подружка или потому что плохая, надоедливая, а на самом деле, ну мне конечно важно, как ты там, но мне самой нужно тебя слышать, с тобой говорить. Ты видишь то же что и я, эту всю безнадегу, эту всю пыль. Свет гаснет, гаснет, да?

Вокруг правда становилось темно.

– Да. Я думала, что ты, Маша, не так это всё остро ощущаешь.

– А я думала ты. Но видишь, мы обе здесь, в этом тумане. Мы обе потеряшки. И мне так хочется упасть кому-то на руки и просто тихонечко выть, а потом уснуть навсегда. Элька, навсегда. Куда делось то что у нас было? Почему раньше мы так тянулись сюда, к всему взрослому, бежали вперед?

– Потому что хотели узнать, как это. Думали, что уже знаем, как это классно и стремились сюда, Маша. Наверное, поэтому. А теперь не знаем, что с этим делать.

– И теперь всё катится мимо. И ты… У меня же никого нет. У меня мама ушла еще в детстве, папа недавно. Да я и не помню ничего хорошего, светлого от них. И у меня только ты, вот буквально как мама мне. Никогда тебе не говорила, но ты мне не только подружка, но и мама или бабушка. И я тянусь к тебе все время. А ты все дальше и дальше от меня.

Маша помолчала. Потом ее глаза застыли на Элле, и она сказал медленно:

– Давай останемся здесь. Вместе, а? Просто вот здесь, Элька. Навсегда. Никуда не пойдем. Обнимемся и разделим последние крошки тепла. Так холодно… Там ничего вокруг не осталось для нас. Никто нам больше не подарит тепла и света, никто. Всё закончилось. Мы не удержимся. Нам не выбраться.

Маша сказала это и потянулась к Элле. И Элла инстинктивно подалась навстрчеу, но что-то промелькнуло где-то там, как блик, как солнечный зайчик, и она увидела… Увидела, как страшно неестественно тянется к ней подруга, как холодны у Маши глаза. «Не закрывай ладошкой здесь, а то ничего невидно будет, еще и линзу запачкаешь, малышечка», – говорил дедушка. Элла отскочила назад, подальше от Маши, и больно стукнулась головой о стенку душевой. Она снова была в своей ванной. Она, собственно, никуда отсюда и не девалась. Это темнота. Это она все сделала. Свет в ванной окончательно погас.

Элла буквально выпрыгнула из душевой, не накинув полотенце, даже не обтершись. В комнате зябко, но неизмеримо холоднее было там, под душем. Сердце стучало, из глаз вырывались слезы. «Мы всегда тебе рады, малышечка». Она схватила мокрой рукой мобильник, смахнула с него капельки и начала листать контакты. «Бабушка» – так у нее был записан их телефон. Что она хотела? Позвонить? Но бабушки нет. И дедушки. Вообще нет. Бабушка говорила, что можно всегда позвонить. На экране всплыли какие-то рассылки, письма, сообщения, в том числе что-то от Миши, Маша спрашивает «что, когда уже наберешь??», звонит, Элла сбрасывает, набирает «не сейчас», звонит тут же Миша, Элла сбрасывает, «не сейчас» набирает она, зависнув на пару секунд. Снова контакты. «Бабушка». Элла жмет на набор номера. Просто жмет и всё. И слушает. Номер не обслуживается. Элла вспомнила как Эличка обнимала бабушку перед сном. Нет, нельзя вот так застыть. И снова нажала на зеленую трубку. Номер не обслуживается. Механический голос сообщал не то. Голос темноты. Эличка плакала, руки у нее дрожали, и она спрашивала себя, почему она так редко им звонила. Почему не звонила буквально каждый день, почему так редко, почему. Она снова нажимает на трубку, снова и снова, сидя на полу. Из ванной почти вываливается пар, стараясь дотянуться до Элички, линолеум под ней весь заплыл лужей. Она звонит еще и еще. Потому что бабушка с дедушкой говорили, что она может позвонить, когда угодно. Позвонить и прийти. И пусть позвонит, обязательно позвонит, когда придет домой. И если не