"Загадка" Смерша - Николай Лузан

Тот, описав огненный полукруг над головой Виктора, опустил горящую головешку на лицо Николая. Его душераздирающий крик, удушающий смрад горящих волос и человеческой плоти мутили сознание Виктора. Он пытался отвернуть голову к стене, но костлявая, потная лапища Зверева намертво припечатала ее к лавке…

Виктор уже не мог вспомнить, как оказался в камере. Перед его глазами продолжало корчиться и содрогаться истерзанное тело Николая, а под ним, будто черви, извивались выпавшие из вспоротого живота внутренности…

Скрежет засова заставил Виктора вздрогнуть. Дверь в камеру открылась, и на пороге появился Зверев. Осклабившись гнилозубой ухмылкой, садист-каратель оставил на пороге миску баланды и исчез в полумраке коридора. Дверь визгливо скрипнула ржавыми петлями, и вновь особенная, убийственная тюремная тишина придавила Виктора. Запах баланды отозвался болезненными спазмами в желудке, но он не притронулся к ней и остановившимся взглядом продолжал смотреть на щербатую стену. Время для него будто остановилось.

Лязг засова вывел Бутырина из забытья. В темном проеме возник Зверев и потребовал следовать за ним. Держась за стену, Виктор поднялся и, припадая на правую, поврежденную при десантировании ногу, поплелся в конец коридора. На этот раз они миновали камеру пыток, поднялись на этаж и вошли в кабинет. В нем помимо Гофмайера находился еще Штейнблюм. Перед ними на столе в чашках ароматно дымился настоящий кофе. В тарелке лежали сложенные стопкой румяные хлебные тосты, в вазочке жирно лоснился кусок масла, а на блюде, накрытом накрахмаленной салфеткой, угадывались фрукты. Довершала картину этого гастрономического парада бутылка коньяка.

Встретив Виктора иезуитской улыбкой, Гофмайер широким жестом пригласил к столу. Этот неожиданный поворот в поведении и действиях гитлеровцев поставил Виктора в тупик. Гофмайер хмыкнул и кивнул головой Звереву. Тот ухватил пленника за плечи, подтолкнул к столу, силой усадил на стул и, пятясь, покинул кабинет.

Возникла долгая пауза. Гофмайер не спешил начинать разговор и, откинувшись на спинку кресла, буравил Виктора изучающим взглядом. Тот пришел в себя и терялся в догадках о том, какой еще подвох приготовили ему гитлеровцы.

Первым нарушил затянувшееся молчание Штейнблюм. Он налил кофе в третью чашку и предложил выпить. Виктор не шелохнулся и ненавидящим взглядом обжег Гофмайера. На лице гитлеровца не дрогнул ни один мускул. Он по-прежнему оставался невозмутим и сделал жест Штейнблюму. В руках того, как у фокусника, появилась листовка. Виктор посмотрел на нее и напрягся.

В глаза бросился жирный заголовок: «Красноармеец обвиняет палача Сталина!», и буквы заплясали перед ним: «Русские патриоты обвиняют врагов советского народа Сталина и Жданова! Присоединяйтесь к нам! Не дайте погибнуть нашему Петербургу! …Смерть тысяч его безвинных жителей на совести кровавых палачей Сталина и Жданова!..»

Он уже не мог дальше читать, пальцы сжались в кулаки, а кожа на костяшках побелела от напряжения. Ему стало все ясно. Гофмайер, этот утонченный, с холеной физиономией садист, не оставлял ему выхода. В листовке не хватало только одного — фотографии красноармейца. Его, Виктора Бутырина, фотографии! В подтверждение этой убийственной догадки Штейнблюм достал из ящика стола фотоаппарат. Гофмайер изобразил на лице улыбку и сделал снимок.

Листовка с фотографией — это был беспроигрышный ход гитлеровцев. Тем самым они загоняли его в угол и заживо, с позором хоронили в глазах друзей и боевых товарищей. От безысходности Виктор готов был наброситься на Гофмайера и покончить все разом, но в последний момент холодная логика разведчика подсказала ему другое: «Умереть легко. А что потом? Потом они своими паршивыми бумажками втопчут твое имя в такую грязь, что век не отмыться! Не сдавайся! Борись!»

Для разведчика Бутырина настал момент истины: умереть бесславной смертью или принять правила, навязанные ему Гофмайером, чтобы потом повести с ним свою игру. Игру, на кон в которой будет поставлена не только его жизнь, но и честное имя. Но какой ценой? Виктор отдавал себе отчет: Гофмайер не дилетант, он — профессионал, а это значит, что на одни только заверения в готовности служить фашистам не клюнет. Подтверждением тому являлась изощренная комбинация с текстом и портретом на листовке. Расположение и доверие Гофмайера можно было купить только самой страшной ценой — предательством, сообщив задание разведотдела Северо-Западного фронта, явки и пороли для связи с партизанами.

Оказавшись в ловушке, Виктор лихорадочно искал выход и видел в его том, чтобы в игре с Гофмайером ему оказали помощь мертвые — Николай и Владимир. С трудом находя слова, он назвал гитлеровцам имена и фамилии отважных партизан и сообщил о своем задании: поддержании связи между отрядом дяди Вани и разведотделом Северо-Западного фронта. При этом Виктора не покидала мысль о предателе, действующем среди партизан. Подтверждение этим предположениям Николая и Владимира он решил искать у гитлеровцев. Его заявление о предателе Сафроне произвело впечатление на Гофмайера и Штейнблюма. Они переглянулись, но ничего не сказали. Однако по выражению их лиц Виктор понял, что попал в самую точку. Гофмайер тут же свернул эту щекотливую для него тему и стал форсировать вербовку. Обещая Виктору сохранить жизнь, а в будущем за помощь Германии солидное вознаграждение, он добивался от него согласия на сотрудничество.

Одних только слов сломленного, как казалось Гофмайеру, советского парашютиста было недостаточно. И, чтобы завербованному агенту окончательно отрезать все пути назад, он потребовал дать подписку о сотрудничестве. Штейнблюм тут же вытащил из ящика письменного стола лист бумаги и положил перед Виктором. Гофмайер повелительно кивнул головой и на ломанном русском языке принялся диктовать.

Виктор взял ручку, макнул в чернильницу и стал писать. Под непослушной рукой перо жалобно поскрипывало, а буквы ложились на бумагу вкривь и вкось:

«Я, Бутырин Виктор Яковлевич, беру на себя обязательство верно служить Великой Германии и ее Великому фюреру. Не жалея себя, я буду бороться за освобождение русского народа от ига большевизма. Я обязуюсь беспрекословно выполнять задания начальника 501-го отделения тайной полиции Германии майора Гофмайера».

Поставив последнюю точку, Виктор вопросительно посмотрел на Гофмайера. Тот, перечитав текст, одобрительно кивнул головой и вернул обратно. Изобразив на лице озабоченность, гитлеровец пустился в пространные рассуждения о том, что забота о безопасности нового «борца с большевизмом» является для него делом первостепенной важности, и потому их дальнейшая работа должна быть строго засекречена. Ему поддакнул Штейнблюм и пояснил, что для этого Виктор должен избрать себе псевдоним — любую фамилию или любое имя. Здесь инициативу в разговоре снова взял в свои руки Гофмайер. Не преминув продемонстрировать знание русской истории, он предложил Виктору взять себе псевдоним знаменитого русского изобретателя радио — Попова.