Махно - Михаил Веллер

Подзатыльник:

— Опять отлыниваешь? — рявкает мастер. — Только бы прохлаждаться!

…Теперь Нестор говорит подручному формовщика:

— Больше клади, а то мастер ругается.

— Куда тебе больше?

— Давай. Вон те давай.

— Да они еще горячие!

— Ничего. Свезу.

И, чуть отъехав, осторожно передвигает пару еще светящихся заготовок к самому краю тележки. Взмахом сбрасывает асбестовые рукавицы на темный цементный пол и дует на ладони.

Медленно толкает тележку, зыркая исподлобья. Рулит к мастеру и, объезжая его со спины, вдруг резко дергает свой груз назад и вбок.

Горячие болванки валятся мастеру на ноги. Тот отпрыгивает и вопит:

— Охренел?!

Нестор смотрит ощерившись. Поединок взглядов. Работяга рядом, поняв, крутит головой: «Ну и ну».

Кабак, и металлисты с получки пьют в кабаке. И Нестор с братьями за столом:

— Две пары чаю, пироги с вишнями и медовых пряников! — командуют половому.

— И графинчик вишневой наливочки, — раздается интеллигентный голос из-за их спин. Это подошел знакомец — Вольдемар Антони. Он подсаживается к братьям и разводит по рюмкам темно-рубиновую влагу.

После очередного графинчика братья теплеют и плывут в мечтательных и бессмысленных улыбках. Ан-тони втолковывает тихо старшему, Емельяну, клонясь к его уху:

— Он спаивает народ и сосет из людей трудовые гроши. А мы на эти его деньги народ освободим! — стукает кулаком.

— Освободим! — икнув, подтверждает Гришка, слушающий сквозь истому и полусон. Средние братья ревнуют к старшему, которому оказывается внимание; Нестор равнодушно пьет чай.

— Лышенько ты мое, ведь отовсюду тебя гонят!.. — причитает мать. — С училища выгнали, над попом ты смеялся. С типографии выгнали, срамные слова ты хозяину напечатал. С заводу выгнали, говорят, мастера покалечить хотел. Куда ж ты пойдешь, куда ж теперь тебя пристроить-то?

— А зачем меня пристраивать? — супится Нестор.

— Да как же зачем-то? В ученье, в люди чтоб вышел…

— Я, может, не во всякие люди выходить хочу…

— Нет, — неловко, но решительно говорит Емельян щеголеватому, при соломенном канотье и пестрой бабочке, Вольдемару Антони. — Не будем мы кабатчика экстра… экспрори…

— Экспроприировать, — светски подсказывает Ан-тони.

— Грабить, короче, не будем! — отрезает Емельян.

— Совесть мучит, что ли? Так это вы награбленное им же — для пользы людей вернете.

— Вот ты и возвращай.

— Я же говорил: вы мне нужны, потому что сам я под надзором. С меня фараоны глаз не сводят.

— Во-во. А нам фараоновы глаза даром не нужны. Ищи дураков!

Бакалейная лавка.

— Хлопчик, ну-ка подмети, вон там, в углу, рассыпано!

— Лестницу подай-ка!

— Сверху вон ту банку достань!

Бах, тресь, дзиннь!..

— От байстрюк! От безрукий! Шоб ты сказився!

Арбузно — бух! — головой об стенку.

Нестор хватает нож для обрезки шпагата и молниеносно приказчик полоснут по руке — сатиновая рубашка в крапинку окрашивается по разрезу красным. Приказчик ахает и отпрыгивает.

…Нестор вылетает в дверь и катится по пыли. Поднявшись, хватает камень и запускает в витрину. Звон и грохот! Свисток городового сверлит знойный воздух вслед убегающему мальчику.

— Значицца, так, — говорит Нестор. — Деньги мы заберем. Но половину тебе — на революцию, а половину нам — на еду.

— А вот если берешь для себя — это не революционная экспроприация, а бандитский грабеж, — отвечает Антони.

— Как хочешь, — мальчик пожимает плечами. — Ищи других.

— Слушай. Вы же сами — народ. Неужели для народа не можете совершить нужную вещь? Мы оружие купим, освобождение всех трудящихся готовим!..

— Если мы — народ, давай так. Я отдаю тебе все.

А потом ты мне — сам! — даешь половину. Потому как мы нуждающиеся.

— Далеко пойдешь! — посмеивается Антони. — Брат твой старший не согласен. И остальные тоже.

— Моя забота. Согласятся. Левольвер дашь?

— Одолжу. Как обещал.

И протягивает завороженному Нестору маленький никелированный «лефоше».

На дверях книжной лавки — реклама нового выпуска «Ната Пинкертона»: красавец-сыщик преследует преступника в черной маске. Проходящий Нестор смотрит внимательно.

Уже ночью кабатчик пересчитывает выручку, сгребает в мешочек мелочь, складывает ассигнации. Стук в заднюю дверь.

— Кто там?

— У жены падучая случилась, пена идет! Доктора звать надо!

Кабатчик открывает дверь — и фигура в маске приставляет револьвер ему к животу:

— Деньги! Живо! Все!

Другая фигура накидывает петлю ему на шею и быстро приматывает к опорному столбу под балкой, как кокон. Фигуры обшаривают стойку, буфет, конторку, ящики. Открывают печную вьюшку и отвязывают от нее сверток: деньги!

— У-у, г-гады! — бьется кабатчик.

— Рот! — командует маленькая фигурка, и ограбленному запихивают в рот край полотенца, которым вытирают стойку.

— Скажешь полиции — убьем! — Грабители исчезают в темноте.

Днем с Антони в балке делят деньги.

— Осторожней надо, — говорит один.

— В Гуляй-Поле больше ничего не надо, — говорит другой. — Подальше от дома.

— А Шабельского я все одно сожгу, — говорит Нестор.

— Револьвер, — протягивает руку Антони.

— Какой револьвер?

— Ну, без шуток!

— Потом отдам, — говорит Нестор. — Далеко спрятан. Еще пригодится. Ты себе другой купишь, ты знаешь где.

— А ведь мы теперь преступники, — с некоторым удивлением говорит Савка.

— Вы теперь — борцы за народ, — дозирует смесь чувства и напыщенности Антони.

Малая репетиция, малая демонстрация, малое пророчество всех революционных ужасов в России — произошло непосредственно в день коронации Государя нашего Императора и Самодержца Николая II Александровича. И говорили же ему: «Саша, меньше помпы, папа совсем недавно умер», — но наш главный был очень тих и вежлив сверху и с невыразимой тупой упертостью упрям внутри.