Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски

Фильмы и книги не только развлекали аудиторию. В частности, для послевоенного поколения они поставили много непростых вопросов. И не только о преступниках, которые стали объектом преследования. Но и о своей семье. Или о своих соседях. В наши дни нелегко понять, почему миллионы немцев и австрийцев, не говоря уж о населении оккупированных стран, добровольно вступали в ряды организации, нацеленной на массовые убийства.

Работая в 1980–1990 годах руководителем бюро журнала «Ньюсуик» в Бонне, Берлине, Варшаве и Москве, я часто обращался к наследию войны и холокоста. И всякий раз, когда казалось, что меня уже ничем не удивить и любая новая история будет лишь вариацией на давно изъезженную тему, вдруг случалось новое откровение.

В конце 1994 года я готовил ударную статью номера, посвященную пятидесятилетию освобождения Освенцима 27 января 1945-го. Я брал интервью у многих выживших из разных стран Европы. Каждый раз мне было не по себе, когда приходилось просить людей вновь вспоминать об ужасах тех лет, и я предупреждал, что они вольны завершить свой рассказ в любой момент, если вдруг станет слишком тяжело. Однако почти всегда стоило людям заговорить, как слова будто лились сами собой, без всяких вопросов с моей стороны. И сколько бы историй я ни слышал, каждая из них была уникальной и потрясающей.

После интервью с одним голландским евреем, чья история особенно меня тронула, я извинился, что заставил его вновь пережить этот кошмар во всех деталях. Ведь наверняка он уже неоднократно рассказывал свою одиссею родственникам и друзьям. «Никому», – неожиданно возразил тот. Увидев недоверие на моем лице, он добавил: «Никто никогда не спрашивал». Этот человек пятьдесят лет нес на плечах свой груз в полном одиночестве!

Три года спустя другая встреча показала мне, что груз, выпавший человеку, может быть совсем иного рода. Я брал интервью у Никласа Франка, сына Ганса Франка, генерал-губернатора оккупированной Польши. Никлас, писатель и журналист, назвал себя типичным европейским либералом и сторонником демократических ценностей. Особый интерес он проявлял к Польше в 1980-е годы, когда «Солидарность» вела борьбу за права человека, что в конечном счете привело к падению коммунистического режима.

Никлас родился в 1939 году. Последний раз он видел отца в Нюрнбергской тюрьме, незадолго до казни. Ему тогда было всего семь лет. Отец делал вид, что все хорошо. «Не волнуйся, Никки, на Рождество мы все снова будем вместе», – сказал он сыну. В тот момент у мальчика, как он вспоминает, «вскипел мозг», ведь он знал, что отца скоро повесят. «Он лгал всем, даже собственному сыну», – возмущался Никлас. Позднее он решил, что лучше бы отец сказал: «Мальчик мой, меня скоро повесят, потому что я совершал ужасные поступки. Не иди по моим стопам».[4]

Одну его фразу я запомнил на всю жизнь. Называя отца «чудовищем», Никлас заявил: «Я против смертной казни, но верю, что казнь моего отца была совершенно оправданной». За все годы работы журналистом я еще никогда не слышал, чтобы кто-то говорил об отце в таком тоне…

В нашем разговоре Никлас заметил: Франк – довольно распространенная фамилия, и люди, с которыми он встречается, как правило, не знают, что он сын военного преступника. Однако сам он хорошо это помнит и не может выбросить из головы: «Не проходит ни дня, чтобы я не думал об отце и о том, что натворили немцы. Миру никогда этого не забыть. Если я за границей говорю, что из Германии, люди сразу думают: “О, Освенцим”. И я считаю, что это справедливо».

Я сказал Никласу, что мне повезло: я не унаследовал груз вины, потому что в 1939 году, когда Германия напала на Польшу, мой отец сражался на стороне проигравших. Я считаю, что рождение в той или иной семье было лишь волей случая и мы не должны чувствовать моральное превосходство или унижение. Никлас тоже это понимал, но его желание не быть сыном своего отца вполне оправдано.

Отношение Никласа вряд ли можно было считать типичным для членов семей нацистских преступников. Однако, на мой взгляд, такая жестокая неприкрытая честность, готовность ежедневно отвергать былые грехи своей страны – лучшее, чем сегодня могут похвастать немцы. Потребовалось много времени для того, чтобы это произошло. И много событий, которых никогда бы не случилось, если бы не «охотники за нацистами». Если бы не их многотрудная, одинокая борьба не только в Германии и Австрии, но и во всем мире.

Их борьба подходит к концу. Большинство «охотников» так же, как и преследуемые ими преступники, скоро будут существовать только в нашей коллективной памяти, где миф и реальность смешаются еще сильнее, чем в наши дни.

Поэтому о них надо рассказать прямо сейчас.

16 октября 1946 года по приговору Международного военного трибунала были казнены десять из двенадцати главных нацистов.[6] Виселицу для них спешно возвели в спортивном зале Нюрнбергской тюрьмы, где за три дня до казни американские охранники играли в баскетбол.

Среди этих двенадцати был и правая рука Адольфа Гитлера – Мартин Борман, который в последние дни войны сбежал из бункера в Берлине и бесследно исчез; так что приговор ему вынесли заочно.

Первым должны были повесить Германа Геринга – самого влиятельного нациста и преданнейшего соратника Гитлера, который занимал при нем различные должности, включая посты президента рейхстага и главнокомандующего военно-воздушными силами. Вердикт суда однозначно утвердил его роль: «Нет никаких смягчающих обстоятельств. Геринг часто, почти всегда был движущей силой преступлений нацистов, вторым только по сравнению с Гитлером. Политический и военный лидер, он руководил программой рабского труда и был создателем политики угнетения евреев и других рас как внутри страны, так и за границей. Совершение всех этих преступлений он открыто признал».[7]