Без семьи - Гектор Мало

– А дочке? Неужели я обижу ее?

Пришлось заплатить еще двадцать су.

В третий раз протянул я руку к корове.

– А вы принесли веревку? – спросил крестьянин. – Я продал вам корову, но не продавал веревки.

За веревку мы заплатили все оставшиеся у нас деньги. Теперь у нас не было ни одного су. Но зато корова стала наконец нашей собственностью.

Да, она наша, но на что же мы будем кормить ее, на что будем покупать еду для себя?

– Ничего, заработаем! – махнул рукой Маттиа. – Сегодня в городе много народу. Обойдем все трактиры, но не вместе, а порознь.

Мы отвели нашу корову в конюшню и, привязав ее множеством узлов, разошлись в разные стороны. А вечером оказалось, что Маттиа набрал четыре франка с лишком, а я три. Мы снова были богаты.

Дочь хозяйки постоялого двора подоила нашу корову, и мы поужинали хлебом с молоком. Никогда, кажется, не пили мы такого вкусного молока! Маттиа уверял, что оно сладкое и пахнет апельсинами. Уж на что в больнице было великолепное молоко, а это еще лучше!

И мы пришли в такой восторг, что отправились к нашей корове и начали целовать ее. Это, по-видимому, доставило ей удовольствие, потому что она лизнула нас своим жестким языком.

– Каково? Она тоже целуется! – в восторге воскликнул Маттиа.

На другой день мы пошли в Шаванон. Так как только благодаря Маттиа нам удалось собрать двести тринадцать франков, то я предложил ему вести корову, чем он был очень доволен.

Теперь мне не нужно было сверяться с картой. Несмотря на то, что прошло уже много лет с тех пор, как я ушел с Витали я хорошо помнил дорогу.

Нам не хотелось утомлять нашу корову, и потому мы решили переночевать в той же деревне, где я ночевал первую ночь с Витали и где Капи, видя мое горе, лег около меня и вложил мне в руку свою лапу. А на другой день мы пойдем к матушке Барберен.

До деревни было недалеко, однако, не доходя до нее, мы все-таки сделали небольшой привал, чтобы позавтракать и, главное, попасти нашу корову.

Сначала я держал ее за веревку, но она была так спокойна и так усердно щипала траву, что я закинул веревку ей на рога и принялся за хлеб.

Мы, конечно, покончили с завтраком гораздо быстрее, чем она, и так как нам нечего было делать, начали бегать и ловить друг друга. Хоть нам и приходилось зарабатывать деньги, мы все-таки были детьми и любили играть.

Бегали мы довольно долго, а корова все еще не наелась и, когда мы подошли к ней, она стала еще торопливее щипать траву, чтобы показать нам, что голодна.

– Подождем еще немного, – сказал Маттиа.

– Да ведь коровы едят целый день!

– Ну, еще немножечко! А знаешь что? Не поиграть ли мне на трубе? У нас в цирке была корова, которая очень любила музыку.

Сказав это, он взял трубу и заиграл. При первых же звуках корова подняла голову, а потом, прежде чем я успел схватить ее за веревку, побежала со всех ног.

Мы бросились за ней. Я крикнул Капи, чтобы он остановил ее, но это было незнакомое для него дело. Пастушья собака прыгнула бы к морде коровы; Капи же кинулся ей на ноги.

И она не только не остановилась, а побежала еще быстрее. Мы продолжали гнаться за ней.

Так добежали все мы до деревни. Корова все-таки порядочно перегнала нас, но так как дорога шла прямо, то мы видели, как несколько человек загородили ей дорогу и схватили ее.

Теперь мы могли наконец передохнуть. Спешить было уже некуда: корову остановили и непременно отдадут нам.

Между тем около нее начал собираться народ, и когда мы подошли, там стояло уже человек двадцать мужчин, женщин и детей.

Мне казалось, будет достаточно сказать, что это наша корова, и нам сейчас же отдадут ее. Однако вышло совсем не так. Нас окружили и закидали вопросами: «Кто мы? Куда идем? Где взяли эту корову?»

Мы ответили, но это не убедило крестьян.

– Их следовало бы посадить в тюрьму до тех пор, пока не выяснится дело, – сказал один из них. – Кто знает, может быть, они украли эту корову?

Я так боялся тюрьмы, что когда упомянули о ней, то побледнел и задрожал всем телом. Подошедший полицейский подозрительно взглянул на меня.

– Да, дело нечисто, – сказал он. – До поры до времени корову нужно задержать, а их отвести в тюрьму.

Он повел нас, и толпа народа последовала за нами, осыпая угрозами и насмешками.

Нас привели в камеру и отобрали у нас деньги, ножи и спички. А потом дверь захлопнулась, замок громко щелкнул и загремели задвижки.

Мы очутились в ужасном положении. Сколько времени продержат нас здесь?

– Это я виноват! – воскликнул Маттиа и горько заплакал.

Мне пришлось утешать его. Нас наверняка скоро выпустят, ведь мы не сделали ничего дурного и можем доказать, что действительно купили нашу корову, добрый ветеринар будет свидетелем.

Но Маттиа продолжал плакать.

– Даже если нас выпустят из тюрьмы и отдадут корову, то увидим ли мы матушку Барберен! – сквозь слезы проговорил он.

– Но почему же не увидим?

– Потому что с тех пор, как ты ушел от нее, прошло много времени. Она могла умереть!

При этих словах сердце у меня сжалось. Да, матушка Барберен, действительно, могла умереть. Ведь умер же Витали.

– Почему ты никогда не говорил об этом раньше? – спросил я.

– Потому что раньше я был счастлив, и мне приходили в голову веселые мысли, а теперь приходят грустные, потому что я несчастлив. Прежде я думал только о том, как будет рада матушка Барберен, когда мы приведем ей корову, и как будем рады мы сами.

– И я думал о том же, Маттиа, – сказал я.

– Ах, как все это ужасно! – воскликнул он и вдруг вскочил с места. – А что если матушка Барберен и в самом деле умерла, а ее злой муж жив и захочет взять к себе и тебя, и корову?

Должно быть, это полицейский и камера с замком наводили на него такие страшные мысли. Но не только о нас думал Маттиа, он беспокоился и о корове.

– Кто накормит ее? – говорил он. – Кто подоит?

Так прошло несколько часов, и у нас становилось все тяжелее на сердце. Я старался успокоить Маттиа и говорил ему, что нас скоро будут допрашивать.

– Что же мы будем говорить?

– Правду, конечно.

– Тогда тебя точно отдадут Барберену!

Тут дверь с грохотом отворилась, и вошел какой-то старик с седыми волосами и добродушным лицом.

– Встаньте и отвечайте господину мировому судье, – сказал тюремный сторож.

– Хорошо, можете идти, – сказал ему судья, махнув рукой. – Я расспрошу вот этого мальчика, – он показал на меня, – а другого уведите. Я допрошу его потом.