Порочная королева - Ольга Троицкая

— Ну, за Кольку-бабника.

— За Николу-воина.

Выпили не чокаясь, молча, угрюмо закусили.

— За Кривду.

— Давай за Сашку-поэта.

Серый поковырялся вилкой в консервах, не жуя, проглотил кусок и снова с торопливой жадностью потянулся к бутылке:

— За всех, кого больше нет. Вечно лежать им в покое.

— За наших… самых близких.

Некоторое время мужики сосредоточенно жевали, и Карина уже понадеялась, что, на этом возлияния закончатся. Однако Серый со словами: "Ну и за него…" — облапил баклажку. Плечи Андрея поникли. Мужчины прятали глаза, словно в этот момент совершали что-то постыдное, запретное. И Карина вдруг с горькой прозорливостью брошенных почувствовала: Андрей удаляется от нее стремительно и страшно.

— Может, хватит, — попыталась она напомнить о себе.

— Отвали. — Карину поразило, сколько темной ненависти и презрения вылилось в коротком слове, точно девушка не пискнула робко, а совершила проступок из категории тех, за которые порядочные люди краснеют до слез. Серый, крепко сжимая стопку, незряче смотрел в сторону. Кажется, он тоже стыдился за гостью, выбравшую для вразумления самый неподходящий момент.

— За него… — беспомощно повторил Андрей.

Девушка ощущала: им, обоим, до муки хочется добавить еще хоть пару фраз к, безымянному поминанию. Но мужчинам мешает то ли присутствие безмозглой "расфуфыренной курицы", то ли неумение переплавить чувства в слова-то ли вина.

— Вот тут я и кантуюсь. Удивлен? — хмыкнул Серый. — Я сам иногда проснусь… Ну и быстрей принять этого… — Хозяин щелкнул ногтем по бутылке. — Обрыдло все. В общем, сполз я по лестнице, ведущей к радостям мира, до самого низа. Ты, я слышал, тоже того… места себе в этой сраной стране не нашел.

— Не получилось.

— Во! Значит, мы с тобой не поменялись!

Обиженная Карина скривила губы. В том, что два здоровых мужика не смогли себе заработать на достойную жизнь, лохматый хозяин, кажется, находит что-то похвальное. Отец о таких философах говорил: "Тунеядцы!" И в его устах это слово звучало синонимом более резкому определению — придурки.

"А Никола, он жизнь трахнул и даже удовольствие успел получить. Но зазнался… Да… Я раньше как… Денег нет — к Кольке. Всегда выручал. Стопроцентно. А потом юлить начал: у меня то, у меня се… Я ему так и сказал: "У тебя, Никола, на этом месте, — Серый постучал себя по левой стороне груди, — жировой бронежилет образовался. Словом не пробьешь — только пулей".

Помолчал, видимо, соображая, что его злые слова оказались для Неверова в какой-то степени пророческими.

— А тут еще его эта Первая Вторая, когда видела меня, аж чешуею звенела.

— Жена, что ли?

— Она… — Серый покосился на Карину. — Сказал бы я о ней пару ласковых, если бы юного полу не было. Она тебе кто? Подруга? — снова поинтересовался он и опять, не дожидаясь ответа, забубнил:

— Лара ему пыталась пластическую операцию на мозгах сделать, а Никола упрямился. Я Неверу сразу сказал: "Ты зря ее вернул. Принял ошибочно не правильное решение".

— Вернул, говоришь?

— Угу. Они же с Лариской того… В общем, Никола бросил ее, когда на деньгах женился, на Страшиле Уродовне своей. Да. Ты не знал? Тесть Неверова в люди вывел. Очень порядочным человеком оказался. Подарком. Сам по-быстрому в ящик сыграл (ну не без помощи добрых людей, как сейчас говорят), а зятю в банке оставил полный боевой комплект "зеленки".

Произнося последнее слово, Серый уставился на стенку напротив. Он долго буравил ее отрешенным настойчивым взглядом, словно пытался расшифровать узор из грязных пятен.

— А Уродовна куда делась? — вывел хозяина из задумчивости голос Андрея.

— Страшила-то? — Снова разлил по стопкам вонючую жидкость. — Она вела ошибочно неверный образ жизни. На иглу подсела. Ну и Никола с ней того…

Хозяин с силой ударил рукой об руку, точно пытался их переломать.

— Она сейчас лечится. За городом есть такое местечко хитрое. Ку-ку… Кукурековка. А там что-то вроде колонии послабленного режима. И название такое поганое… Про смерть что-то… Погоди… А-а-а, "Последний приют".

Он снова тяжело замолчал и сосредоточенно принялся крутить худыми желтыми пальцами пустую стопку. Тупым пьянеющим взглядом Андрей следил за нервным движением дрожащей руки. Не отрывала от нее взгляда Карина. В сердце девушки тихонько булькало раздражение, направленное против этого клоуна, пытавшегося выглядеть шутом. Острит, отпускает колкости, трясет мишурою насмешливых слов.

Но жалкие потерянные глаза, смущенное поеживание человека, которого приятели застукали валяющимся в луже без штанов, сводят шутки на нет и будят в душе неприятную, ненужную тоску.

— Никола к ней еще и с передачками ездил.

Совсем не того… не по уму делал… Ему со своими бабами нужно было разобраться. А то две жены…

Третья на подходе. Любовницами оброс, как ракушками. Бабы его на дно и тянули… От них вся зараза.

— А как ее зовут?

— Кого? Первую Вторую?

— Нет? Эту… Пугаловну?

— Венера Купидоновна Милосская. Я ее только так звал, имея уважение к чину папаши.

Н-да. А по-паспортному — Яна Семеновна Лагутич.

— Неверова, — поправил Андрей друга.

— Лагутич! — Сергей сделал резкое движение указательным пальцем вниз. — Папашину фамилию она после вальса этого Мандастона оставила как более весомую и узнаваемую. Запомни: Яна Семеновна. Еврейка!

— Она запомнит, — кивнул в сторону Карины Андрей.

Серый обратил туманный взгляд на девушку.

— Умница. Помогает. Твоя дочь? У меня тоже девка. Сейчас к бабушке убежала — Змее Старейшей. Неделю носа домой не кажет. А Никола — молодец, не подвел…

Андрей замотал головою и пьяно-слезливым голосом выдавил:

— Иван погиб.

Серый положил сухую руку на плечо друга и крепко сжал его.

— Второй раз!

Костлявые пальцы побелели от усилия. Казалось, хозяин стремится нанести товарищу увечье или хотя бы просто причинить сильную боль.

Карина нахмурила брови. Второй раз? Великоцкая ничего не понимала. Только ощущала обретшим в последние дни особенную чуткость сердцем: этот забулдыжка гораздо ближе Андрею, чем она. И, возможно… дороже.

— А тебя, старик, по телику крутят, словно звезду какого бляндамета. Вот что скажу: зря ты с ними связался, Андрюша. Не дадут они тебе спокойной смерти.

— Я у тебя переночую.

— Живи, сколько надо. Хоть один, хоть с дочкой. Не о том речь. Я за тебя беспокоюсь, братишка. П-п-пе-реж-живаю. Ты вот думаешь, небось, что кого-то ловишь, а они сами тебя схавать норовят.