Король утра, королева дня - Йен Макдональд

массы будут молотком), ботинки, познавшие путь до Ташкента и обратно, латунного спаниеля, мешок бананов, раскрашенную вручную открытку с королевой Викторией без намека на акты орального непотребства с чем и кем бы то ни было, фунт знаменитых сосисок из заведения самого Дэви Берна [61] (чтоб познать вкус Дублина), галлон портера, короб ассамского чая, иеровоам шампанского, хогсхед хереса,[62] и вдобавок получить сдачу с шиллинга?

Джессика обожала это местечко за его вульгарность. Вещи, найденные в темных углах, под паутиной и пылью, ее бесконечно очаровывали. Она так увлеклась, что не заметила, как потеряла Эм и Роззи в маленьком аду с лампами, от жара которых бросало в пот, синим пламенем фритюрниц и скрежещущим, как кирпичная крошка, дублинским акцентом. На прилавке со старыми книгами, не видевшеми дневного света лет двадцать, она нашла экземпляр книжки доктора Эдмунда Цвингли Кроули «Блудница на звере багряном: Истинное учение об Откровении», опубликованной издательством «Файэбренд Пресс» в 1898 году. Стоило оно всего три пенни, и Джессика решила купить его для отца. Чарли Колдуэлл увлекался кальвинистской теологией – к счастью, хобби не переросло в одержимость. Основываясь на разных авторитетных источниках, он доказал, что святой Патрик был первым протестантом, после чего отец Джессики перешел к масштабному переосмыслению Книги Откровения в свете недавних официальных заявлений Святого Престола и событий в сталинской России. Девушка уже собиралась расстаться с тремя пенни, как вдруг среди общего шума чей-то голос обратился к ней.

– Сюда, милая, сюда. – Маленькая женщина, высохшая и сморщенная, как первозданное эдемское яблоко, манила ее из-за груды дешевой бижутерии. Джессика огляделась в поисках кого-нибудь еще, кого могла бы иметь в виду старушка. – Да, ты, душа моя. Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

Толпа расступилась, и вакуум втянул Джессику. Крошечная женщина перегнулась через прилавок и раскрыла ладонь. Там лежал браслет: исцарапанный и потускневший от времени, но посверкивающий несомненным золотом.

– Красивый, да? – спросила крошечная женщина. – Смотри, на нем гравировка есть. – Крученая штуковина мерцала в свете десяти тысяч лампочек. Джессика с трудом разглядела кельтское плетение вроде узора из отцовской книги, по которой она практиковалась в рисовании. Не то корова, не то бык; что-то в этом духе.[63] – Хочешь?

– Мне такое не по карману.

– А кто говорит про карман? Он предназначен для тебя. – Торговка внезапно схватила Джессику за запястье. Девушка вздрогнула и покрылась гусиной кожей. – Бери его.

– Я не могу. Принять такую вещь в подарок – это…

– Он должен быть у тебя. И не возражай.

Хватка сделалась крепче, рука Джессики как будто попала в костяной капкан. Девушка выругалась и попыталась вырваться. Старуха сипела, хихикала и старалась надеть браслет на сжатый кулак. А потом Джессика узрела его – с ней случился момент ясновидения, сродни тому, на поиски которого мадам Майзотис потратила всю жизнь. Это лицо, этот беглый взгляд через плечо грязной армейской шинели, этот проблеск узнавания, невзирая на море посетителей субботнего рынка, и эта едва заметная улыбка.

И чары непостижимым образом разрушились. Джессика почувствовала, как пальцы старухи увяли и отвалились, словно осенние листья. Ощутив себя героиней голливудского сна, девушка попыталась пробиться сквозь массовку, но чем сильнее стремилась вперед, тем больше ее толкали и пихали. Да уж, ни одна старлетка не ругалась с таким энтузиазмом, как Джессика Колдуэлл в тот миг, когда незнакомец из трамвая с почти насмешливой улыбкой исчез из вида.

Девушка вернулась тем же путем, каким продвигалась до этого через толпу, чтобы как следует отчихвостить старушку за прилавком с ювелирной дребеденью, но прилавок исчез. Между киоском с религиозными сувенирами и чайной лавкой пышнотелая бабенка торговала хлопчатобумажными простынями. Вид у нее был мрачный, как у человека, который простоял на рынке весь день и ничегошеньки не продал.

– Чего вылупилась, прошмандовка?

– Никогда не видела, чтобы жопа умела наряжаться и разговаривать одновременно, – ответила Джессика и запомнила кое-что из последовавших красочных ругательств: вдруг пригодится.

Эм и Роззи были заняты актами орального непотребства с рожками мороженого, купленными за полпенни у входа.

– Где ты шлялась?

– Где надо. У меня тут кое-какие дела. – Бессмысленно даже пытаться объяснить. Она видела, как подружки поглядывают на часы, проверяя, много ли минут осталось до прихода Колма и Патрика, когда их суперсуббота по-настоящему начнется. А ее – закончится.

Чтобы избавить их от неприятной миссии по изгнанию своей персоны из компании, Джессика сообщила, что должна вернуться домой к чаепитию, и они приняли отговорку, хотя отлично знали, что это вранье. Когда подруги уходили, Джессика заметила, как их шаг ускорился: они высмотрели своих парней, которые шли против течения толпы покидающих рынок покупателей, сворачивающей вверх по Графтон-стрит. Она с изумлением обнаружила, что вот-вот расплачется. В свои почти восемнадцать она живет в Дублине, и в самый разгар субботы ей некуда и не с кем пойти.

С характерной мстительностью Джессика напророчила им беду – пожелала, чтобы девочки забеременели, а парни скукожились и позеленели от венерических болезней.

– Простите, огоньку не найдется?

Это же он. Он! Она громко сглотнула.

– Конечно. Вот… – Руки тряслись. Джессике показалось, что ее сейчас хватит удар.

– Ждете трамвая?

Она посмотрела на табличку с указанием маршрутов на столбе, как будто впервые увидела – как будто у этой штуки могло быть какое-то другое назначение. Молодой человек ухмыльнулся. Ей это понравилось.

– Я вас уже не в первый раз вижу, – продолжил он. – Может, провожу до дома, раз уж мы направляемся в одну и ту же сторону?

Джессика небрежно улыбнулась. Ее язык взбунтовался против голосовых связок. К остановке величественно подкатил трамвай. Звякнул колокольчик, и опоздавшие бросились к дверям.

– Всецело прекрасный вечер, – сказал молодой человек в шинели, сидя рядом с Джессикой на верхней площадке. – Знаете… надеюсь, вы простите такую откровенность… мне трудно поверить, что у столь миловидной молодой леди нет парня, который пригласил бы ее прогуляться по городу в субботу. Вы уж извините, но это какой-то позор.

Трамвай проехал перед отелем «Шелбурн». У входа остановилась большая и чрезвычайно блестящая машина. Носильщики и коридорные наперегонки бросились вниз по лестнице, чтобы открыть двери, схватить чемоданы, вытянуться по струнке, выклянчить чаевые. Из автомобиля вышел высокий мужчина с классическими чертами лица и тоненькими усиками. «Вы видели? Неужели это действительно Кларк Гейбл?» Трамвай повернул, объезжая сквер, и голливудская звезда вместе с отелем затерялись в потоке машин. «Это точно был Кларк Гейбл». – «Это Дублин, душа моя – тут может случиться все что угодно».

Они сидели, выдыхая клубы бледно-голубого дыма «Вудбайн» и обмениваясь дурацкими репликами, как люди, которые слышат