Первая работа. Возвращение - Юлия Кузнецова

– Но… – начал Виталик.

– А где она с ним познакомилась, на каком сайте? – перебила его Маша. – Я не для себя, я для своей сестры узнаю, она мечтает познакомиться с иностранцем.

Тут прозвенел звонок, и все разошлись по местам. Маша сделала мне знак и прошептала: «Пришли ссылку… на сайт…»

Наталья Евгеньевна в очередном новом джемпере фиалкового цвета вошла в класс, а потом выглянула в коридор со словами:

– Арсен! Ты начитался Хемингуэя? По тебе звонит особый колокол?

Народ затих, но тут и там в течение дня, как пузырьки на гладкой поверхности озера, возникали тихие разговоры и обсуждения.

– Да какие «Звёздные войны»! – возмущённо шептала соседке Ленка Елфимова, которая сегодня забыла вести свои протоколы уроков. – Ты ещё Гарри Поттера вспомни с его шрамом. Сказали тебе, что беда совсем.

Иногда кто-то поворачивался ко мне или звал шёпотом, уточняя, что и как с Ромкой. Я предпочитала отмалчиваться, позволяя коллективной фантазии разрастаться и переливаться всеми цветами радуги, как бензиновое пятно в луже. На химии Ульяна постучала по моей спине, а когда я обернулась, она прикрыла рот рукой и прошептала:

– Знаешь, что самое обидное? Мне ведь он так нравился…

Мне очень хотелось ответить ей, что вообще-то он не умер. И вполне может продолжать нравиться. Только это противоречило бы моим же собственным словам, и я прикусила язык. Ногти у Ульяны были чёрные, казалось, что они все в грязи или в тёмном пластилине.

А Виталик Горбунков наблюдал за мной. Стоило мне обернуться на него, он отворачивался. Что-то мешало ему поддаться коллективному гипнозу, в который наш класс ввёл сам себя с помощью предположений, вопросов и догадок. И, похоже, короткие взгляды, которые я бросала на него в течение дня, только укрепляли его сомнения.

Кому: Любомиру Радлову

Тема: Одна русская поговорка

Привет, Любомир!

Вот тебе ещё одно русское выражение: «Сказал „А“, говори и „Б“». Понял?

Маша

Выходные таяли быстро, как брикет мороженого, оставленный на солнце. У мамы случился хозяйственный припадок. Она перемыла и перечистила в доме всё, до чего смогла дотянуться, а когда уставала, то ложилась на кровать, раскрывала ноутбук и сортировала фотографии. Какие-то сбрасывала на флешку, а потом выкладывала флешку на тумбочку у выхода и оставляла рядом записку крупными буквами: «РАСПЕЧАТАТЬ». «У меня последние денёчки спокойствия, потом руки не дойдут», – приговаривала она. Мне это было совершенно непонятно. Судя по фильмам, книгам и воспоминаниям мамы и Кати, младенцы спят целыми днями. Чем же будут заняты мамины руки, если они не дойдут до сортировки фотографий? Да и кому в наше время нужны распечатанные фотографии?

Вечером я приготовила ужин. Никто не просил, я сама решила. Ничего особенного – отварила макароны и, чтобы мама не ворчала, что это «пустая еда», сделала к ним овощной соус из помидоров и перца. Рецепт посмотрела на одном испанском сайте. Вышло неплохо, папа даже взял добавку соуса, только он ничего не сказал: ни «спасибо», ни «вкусно».

Я понимаю, что меня никто не просил готовить, но всё-таки, когда человек сам вызывается кулинарить, можно было бы отметить его усилия хоть тёплым взглядом. Впрочем, я решила, что так даже лучше. Если бы он сказал мне что-то тёплое, было бы трудно воспринимать его так, как я воспринимаю его в последние месяцы. А воспринимаю я его как бирюка, равнодушного к тому, что происходит с его дочерью, и замечающего её, только когда нужно за что-то упрекнуть.

Мама тоже была погружена в свои мысли.

– Надо купить кроватку, – сказала она. – Потом времени не будет.

– Нет, – сказал папа. – Плохая примета.

– Когда ты стал таким суеверным? – удивилась мама.

– Дело не в этом, – покачал головой папа. – Если вдруг… не дай Бог… то… потом думать, что всё из-за кроватки… я не хочу…

Он стал совсем бледный и часто-часто задышал. Мама накрыла его руку своей, располневшей от отёков, и сказала:

– Всё будет хорошо.

Тут я не выдержала. Мне от их нежности стало очень-очень больно. Они были друг у друга. И ещё у будущего ребёнка, за которого так сильно волновались. А меня в их кругу не было.

Я встала, сгребла грязные тарелки и пошла их мыть.

Настал понедельник. Ромка отказался встречаться заранее. Что ж, я была не против. Сама я волновалась так, что у меня впервые в жизни по-настоящему стучали зубы. В пятницу, когда я надувала огромный мыльный пузырь заблуждения в своём классе, мне казалось, что это весело, а сейчас, когда мыльный пузырь грозил лопнуть, я впервые задумалась: а что про меня подумают двадцать человек, как станут ко мне относиться, как будут называть меня про себя… Ведь это такая неуправляемая штука – чувства других!

В класс я пришла раньше всех – ещё не высохли следы влажной уборки, наскоро проведённой утром торопливой техничкой. Точнее, пара-тройка отличников уже копалась в учебниках, но я пришла раньше тех, кто был глазами и ушами класса. Делая вид, что мне нужно написать нечто важное в тетрадке, а на самом деле рисуя в ней хаотичные зигзаги, я размышляла об одном противоречии.

Ромка – отличник. Ну, почти, иногда он тормозил в заданиях по русскому. И всё-таки в целом у него репутация отличника. Почему же так важно, чтобы его приняли не те ребята, у которых сплошные пятёрки, вернее, не только эти ребята, но и народ вроде Елфимовой, Кароль, Арсена?..

«Ромку уважают, – внезапно догадалась я. – За то, что он имеет собственное мнение. Даже историчка ему разрешила в прошлом году передать мне задание, чтобы я рассказала про мастера Дионисия, а не отвечать самому, получая очередную звёздочку на погоны. Поэтому важно, чтобы его восприняли правильно, чтобы это уважение сохранилось».

Я представила себе уважение к Ромке в виде огромной палатки, которую ветер-ураган так и сносит в сторону и которую я всеми силами пытаюсь удержать на месте, чтобы не потух огонёк, неярко вспыхивающий под ней…

Народ потихоньку собирался.

Я думала, все будут переглядываться в ожидании Ромки. Потом сообразила: я же никому не сказала, что он придёт сегодня! Эх, надо было… Мне сейчас так требовались их жуткие ожидания!

Только Маша Кароль поздоровалась со мной теплее обычного. Я не знала, радоваться этому или опасаться её интереса. А ну как скажет Ромке с порога: «Я в инстаграме подписана на отличного пластикового хирурга!» Или «пластического»? От волнения слова путались у меня в голове.

Прозвенел звонок. «Не придёт», – решила я. Дошёл до школы и передумал. Или повесил куртку в гардеробе, а какая-нибудь первоклашка вскрикнула, увидев его пятно, и он, сорвав куртку с крючка, умчался прочь. Или почти добрался до класса и столкнулся с Арсеном. Хотя нет, вон он, Арсен, сидит рядом с Виталиком, читает какую-то «Экономику в комиксах».