Князь. Последняя битва - Александр Прозоров

— Сказывай, в порядке все в нашем порубежье, — лениво предложил воевода. — Чай, не дети тут службу несут.

— Стены, я видел, местами просели у тебя, воевода, на иных башнях шатров супротив дождя нету, северный мост через ров не поднимается.

— Про то ведаю, княже, — согласился князь Волынский. — Однако же, сам ведаешь, недородом нас Господь уж который год карает. Людишек больно мало служилых у меня под рукой. И казна пуста вовсе. Тягло тянуть некому, податей не собрать…

— Тебя спасет сие оправдание, Петр Иванович, когда ляхи на эти стены кривые полезут али по мосту неподъемному в город ворвутся?

— Откуда здесь ляхи, Андрей Васильевич? — отмахнулся воевода. — Поляки, почитай, третий десяток лет с нашими витязями в Ливонии режутся. Здесь же с того самого часа, как государь Полоцк от схизматиков освободил, ни единого кнехта чужого не видели. Не станут ляхи здесь воевать, княже. Не здесь ныне их интересы. Там они, далеко, у берегов морских.

— То, что я командую нарядом и знаком с огненным зельем — это все, что ты обо мне слышал? — Андрей невозмутимо наколол на нож еще кусочек мяса.

— Нет, не только… — По лицу воеводы наконец-то мелькнула тень тревоги.

— Это случится следующим летом, — как можно спокойнее сообщил ученик чародея. — К этому времени тебе нужно подготовить крепость к осаде, вывезти из города все, что только в нем есть ценного, убрать куда подальше женщин и детей, предупредить окрестных крестьян, чтобы уходили в схроны или на восток. Следует позаботиться о том, чтобы даже при самом удачном для османского пса стечении обстоятельств он не получил от своего успеха никакого прибытка.

— Неужели одолеют схизматики? — насторожился князь Волынский.

— У меня плохое предчувствие… Особенно при виде кривых стен и застрявших мостов, — аккуратно подобрав слова, ответил Андрей.

— Не в стенах крепость городов, а в отваге, что бьется в сердцах русских воинов, — зевнул воевода. — И конечно же эту отвагу неплохо подкрепить припасом огненного зелья, двумя десятками пушек и хотя бы пятью сотнями стрельцов вдобавок к сотне моих. Дети боярские отважны, но они куда более привычны к бою в открытом поле, нежели на стенах. К тому же их под моею рукой всего три сотни.

— Я передам твою просьбу государю, — согласно кивнул Зверев.

— И коли все, что ценность имеет, ты мне, княже, советуешь отсель увезти, — задумчиво добавил воевода, — то казну городскую ныне оберегать я не стану и на работы необходимые потрачу. Но и ты, Андрей Васильевич, не обессудь. Коли спрос с меня случится, куда серебро казенное ушло, на тебя ссылаться стану.

— Ссылайся, княже, ссылайся. Но токмо слов моих не забудь. Немощных и малых, а также барахло, что хоть какую-то ценность представляет, из города убери и крестьян окрестных о том же еще с осени упреди. Чтобы от войны прятаться готовились.

— Нечто так уверен ты в этом, Андрей Васильевич? — покачал головой князь Волынский. — Коли ошибешься, как бы головой за такие советы не поплатиться…

— Нам ли с тобой смерти бояться, княже? — ответил размякшему, как амеба, воеводе Зверев. — Нечто ты плечом к плечу с побратимами с рогатиной на свенские полки тараном не мчался, нечто с вертлявыми басурманами один супротив пяти не рубился? Нечто дозором малым в неведомую степь не уходил? При боярском звании нашем за живот свой опасаться не с руки. Пусть смерды боятся. А мы сами кого хочешь испугаем.

— Хорошо сказал, Андрей Васильевич, — согласился князь Волынский, снова наполняя кубки. — Коли со страхом жить — проще сразу в черные сотни податься. Нам же честь родовая завсегда дороже!

От приглашения заночевать в доме воеводы князь Сакульский в итоге отказаться не смог — посидели они с князем хорошо. Однако на рассвете, обтершись для бодрости снегом, Андрей снова поднялся в седло и помчался от города к городу, от крепости к крепости. Сокол, Езерище, Усвят, Велиж, Заволочье, Себеж, Опочье… Раз за разом он въезжал в темные от времени ворота, осматривал стены, после чего ругал, грозил, пугал воевод, пытаясь заставить их привести укрепления в порядок. Десятки лет спокойной жизни оказались просто убийственны для быстро гниющей сырой древесины, которая везде и всюду шла на строительство крепостей. Да и для ратных людей долгий мир казался уже почти что вечным. Всем им на войну нужно было ехать — за много верст, на долгие недели пути. Домашний же покой стал привычным и убаюкивающим.

И каждую ночь, ближе к полуночи, ученик чародея призывал себе в помощь богиню Сречу и открывал зеркало Велеса, заглядывая в будущее. И каждый раз видел одно и то же: кровь, огонь и смерть. Но донести ясность своих видений до местных воевод зачастую был совершенно не в силах. О своей способности к колдовству князь Сакульский открыто говорить не мог, обычные же слова о близости врага на жителей, родившихся и выросших в этой близости, причем вполне безопасной, никакого впечатления не производили.

Месячное путешествие по порубежью закончилось Смоленском, где Андрей впервые вздохнул с облегчением: зеркало показало, что сюда османский пес не доберется. Теперь князь спокойно мог снова подниматься в седло и на почтовых лошадях нестись между стремительно оседающими апрельскими сугробами в Москву.

Царь принял его сразу, едва князь по приезду в Кремль велел рындам доложить о своем прибытии. Те даже спрашивать никого ни о чем не стали:

— В посольскую палату проходи, княже, — сказал один из личных царских телохранителей, отличимых от прочих служилых людей по белому кафтану с высоким воротником и коротким бердышом в руках. — Тебя велено без доклада пропускать, когда бы ни заявился.

— Всю жизнь сие велено, а пускают через раз, — буркнул себе под нос Зверев, поднялся по крыльцу, свернул в Грановитую палату и знакомой дорогой прошел в зал для торжественного приема заморских гостей. Здесь, как ни странно, было пусто и прохладно, не горело ни одной свечи, и только с улицы через слюдяные окошки сочился рассеянный солнечный свет.

Андрей прошел вдоль расписных стен с бесконечной чередой святых, обогнул трон, встал перед ним.

— Примеряешься, княже? — услышал он позади ехидный голос.

— Твой стол токмо тем сладок, кто не ведает, чем за власть платить приходится, — покачал головой Зверев. — За сотни и сотни тысяч душ отвечать, ни днем ни ночью отдыха не зная, под вечным прицелом иных искателей твоего скипетра и державы, среди ложных клятв, воровства и обмана? Нет, государь, благодарствую.

— Это верно, — признал Иоанн. — Ты на службу приходишь и уходишь, в иные дни волен себя и молитвам, и семье, и путешествиям дальним посвящать. Меня же Господь о желаниях не спрашивает. В любой день и час к делам призывает. Однако же бояре многие отчего-то не на тебя, на меня с завистью смотрят и место мое занять хотят.

Амбалы в нарядных атласных рубахах с вышивкой, принесшие царя, поставили его кресло у подножия трона, попытались было взять правителя всея Руси под локти, но он только отмахнулся: